Безумно очаровательная французская деревня в Лимузене, построенная полностью из красного песчаника. Коллонж первой вошла в созданный список самых красивых деревень Франции. Предлагаю прогуляться по зимнему Коллонж-ля-Ружу.
читать дальше Пейзажи Лимузена при подъезде к деревушке. Напоминаю, уважаемые, на дворе самый конец декабря!
Усадьба Вассинак XIV-XVI столетия, владельцами которой были губернаторы замка Тюренн. О нем будет в следующих постах.
Церковь Святого Петра датируется XI-XV столетиями и была укреплена в XVI веке во время Религиозных войн. Романская колокольня является одной из самых старых во всем регионе.
Особенно поражает тимпан из белого камня XII столетия, тогда как вся деревушка красная. На нем изображена сцена Вознесения Христа, ниже расположились 11 апостолов. Тимпан был спрятан во время религиозных волнений и был помещен на место в 1923-м году.
Важная особенность церкви - она двухнефная! Но самое главное, что романский неф был отдан отправлению протестантского культа, а левый готический - католическому. Совершенно уникально для эпохи.
Часть алтарей и табернаклей датируется эпохой барокко.
Рождественский вертеп:
Крытый рынок датируется XVI-XVII столетиями:
Деревушка очень аутентичная, средневековая, с большим количеством домов XV-XVII веком. На некоторых фотографиях мы видим Святого Иакова и ракушки. Это говорит о том, что Коллонж в былые времен являлся пунктом на пути в Сантьяго-де-Кампостелла.
Le Quinqui Noix - типичный напиток этих мест, ореховый аперитив.
Мы же и любим Францию за культуру, традиции, гастрономию, за то, что каждая провинция бережно хранит свое прошлое и передает потомкам, верно? Будь то язык, архитектура или кухня.
Салат с фуа-грой:
Капелла кающихся грешников XV века:
Дом Сирены XVI века. Крыша изготовлена из плитняка (пластины природного натурального камня), сводчатый портик, готическая дверь справа, на которой и изображена сирена с гребнем и зеркалом.
france-guide.livejournal.com/240422.html?view=7... - церковь там 12 века, возможно, и дома оттуда же, уж больно они приземистые. Вот интересно, а сколько веков такие дома строили? А если 3-4 века - что-нибудь известно?
Как правильно пишет Карманов: "И выяснится тут, что Норвегия качает уже на износ, что байки про сланцы есть, но топить ими нельзя, и что кто не хочет покупать газ – может не покупать, и никаких проблем, никто никого не заставляет. И что потребление в ЕС только растет, а все зеленые программы – чудовищный распил при общем КПД в пределах погрешности измерений, потому что надо было не бабло пилить, а реально этим заниматься. И героический отказ от атома, который продавливало зеленое лобби, – часть этого распила. И в этот момент все начнут снова скакать на майдане. И не только лишь все, но даже главврач. Потому что холодно. А Китай будет продавать пластиковые скакалки, по 50 баксов за штуку, сделанные из отходов российских нефтегазовых производств, и внутри каждой будут цитаты Мао и Сталина."
Служба безопасности Украины расследует уголовное дело в отношении российского журналиста Дмитрия Киселева по факту финансирования терроризма и содействия террористическим организациям. Об этом сообщает УНИАН.
«Организаторы и финансисты терроризма в Украине сегодня не только становятся подозреваемыми, в отношении них, в том числе руководителя этого информационного агентства проводится расследование по статье финансирование терроризма, содействие террористической деятельности», — сообщил председатель СБУ.
Также сообщалось, что в пятницу СБУ открыла уголовное дело в отношении руководителя Погранслужбы России
Министерство культуры вернуло прокатное удостоверение мультфильму «Чебурашка» режиссера Макото Накамуры — об этом сообщают «Известия» со ссылкой на ООО «Чебурашка».
Факт возвращения удостоверения также подтверждает запись в государственном реестре на сайте Минкультуры. Мультфильм может выйти в российский прокат уже в сентябре этого года.
Российская премьера «Чебурашки» Накамуры должна была состояться 5 июня, однако Министерство культуры лишило мультфильм прокатного удостоверения по требованию киностудии «Союзмультфильм». Студия заявила, что российский прокат работы японского режиссера нарушает ее исключительные права на старые отечественные мультфильмы. Позже выяснилось, что мультфильм состоит из трех оригинальных историй, никак не связанных с классической тетралогией, а права на персонажей японские кинематографисты получили законным образом от Эдуарда Успенского и Леонида Шварцмана.
По возвращении выяснилось, что в городе еще большая суета, чем до моего отбытия. И я проездил важное известие. Нет, враги не высадились. Наш губернатор выдавал замуж дочку за принцева фаворита. Дон Педро устроил это брак, хотя раньше болтали, будто бы он сам имеет виды на девицу. Но оказалось, он хлопотал не для себя.
Честно говоря, мне этот флорентиец совсем не нравился. Вот уж кто усвоил испанские обычаи, так это он. Этакий «врач своей чести». Но мне что до этого, не мне за него свою дочь отдавать, да и нет у меня дочери…
Подробности о готовящейся свадьбе я узнал ни от кого иного, как от Борахо. С дозволения дона ди Мола я поговорил с ним более доверительно. Борахо знал о происходящем в губернаторском дворце больше многих – камеристка невесты была его любовницей и выбалтывала ему все, что видела и слышала. Я просеял эти девичьи разговоры, и не нашел в них ничего для себя полезного – одни охи, вздохи и тряпки. Интриги тоже были, не всегда любовные. Губернаторова дочка не прочь была сделать гадость своей кузине, которая и по красоте, и по уму затмевала ее по всем статьям. Но это было не по моей части. Гораздо интереснее было вот что. Дон Хуан готовящейся свадьбой был очень недоволен. То есть это мягко сказано. Он весь злобой исходил. Вовсе не потому, что он был в девицу влюблен или что-нибудь в этом роде. Нет, он был зол, что брат не посвятил его в свои планы ( а он в заговор брата посвятил?), что проклятому флорентийцу, как с куста достается все --- и милость принца, и немаленькое приданое губернаторской дочки. По словам Борахо, дон Хуан заявлял, что на многое пошел бы, чтоб сорвать эту свадьбу. Но это были не мои заботы. Так я понимал.
читать дальшеНе прошло и недели, как дон Альдо снова меня вызвал.
--Испанец не солгал, -- сказал он. – Заговор существует.
Он поведал мне, что наши предположения подтвердились. Однако французы не совсем доверяют своему ставленнику. Поэтому, когда пошли слухи о готовящейся в Мессине пышной свадьбе, было решено первый удар нанести по этому городу, ибо вся знать во главе с принцем соберется там, и вряд ли сможет оказать сопротивление. И только после этого французский десант высадится в Палермо.
Это звучало весьма правдоподобно. Устраивать резню во время праздников – тоже древняя и овеянная веками традиция. А свадьба для этого подходит как нельзя лучше. Другое беспокоило меня. Как дон Альдо сумел получить столь важные сведения в такой короткий срок? В том числе и о Мессине? Я находился в городе, но не смог этого выведать. Неужели я не справился со своим заданием?
--Не огорчайся, Комиоло, и не вини себя, -- дон ди Мола без труда угадал, о чем я думаю. – Ты не мог узнать об этом. К нам обратились французы.
Я взглянул на него с недоумением.
--Твой Борахо думает, будто настоящий властитель Франции – герцог Гиз, и он единолично принимает все решения. Но это не так. И не только Гизы направляют на Сицилию своих людей.
Я призадумался. Кто-то из гугенотских вождей? Или король Франсуа не по годам умен?
Для верности я все же переспросил:
--Король?
--Нет. Королева-мать.
Екатерина Медичи? Этот ответ меня озадачил. Но что мы знали о ней, кроме того, что она была способна рожать едва ли не каждый год? Для этого она и была нужна королю Генриху. Во всем же прочем она полностью находилась в тени любовницы короля, кстати, тоже близкой родственницы Гизов. Но в прошлом году Генрих погиб, и фаворитке – бывшей фаворитке – уже не было места при дворе. И все же почему? Неужто флорентийка вспомнила про свою испанскую кровь – ибо нынешние Медичи давно связаны с Испанией и в родстве с нашим императором?
--Власть, -- сказал дон ди Мола. – Власть, которой ее так долго лишали. От Гизов она сейчас не может избавиться, они ей нужны. Но если Лотарингский дом чрезмерно усилится, то станет угрозой и для нее, и для династии Валуа. Вдобавок во Франции католики грызутся с гугенотами. Если Гизы выведут армию на Сицилию, это будет на руку гугенотам. Флорентийка совсем не глупа.
Следовало бы сказать «очень умна», но так дон Альдо не говорил ни о км.
Но он уже решил, что достаточно занимался просветительством, и вернулся к злобе дня.
--И все-таки дон Хуан – ключевая фигура заговора. Ему известны имена агентов Гиза, дата высадки и прочие важные вещи. Ты мог бы его арестовать?
--Как государственный чиновник, я имею право задержать хоть самого принца. С его согласия, разумеется, - я прикусил язык. Передо мной был не Мацца, и язвить не следовало. – Нужны основания. Правда, у нас оснований больше, чем достаточно…
--В этом вся соль. Если станет известно, что брат самого генерал-губернатора оказался предателем, вступил в сговор с французами, это может оказаться похуже нападения врагов. Сейчас простые сицилийцы видят, что между испанскими властями и нами – согласие, и сохраняют спокойствие. Однако нарушить спокойствие на Сицилии не так трудно. Пройдет слух, что их продали французам… начнутся беспорядки, резня… Это не нужно и не своевременно. Поэтому дон Хуан должен быть арестован, но не из-за предательства. У нас слишком много причин не поднимать вокруг этого шума. Дон Педро согласится с нами, когда узнает правду. И сделает все, чтоб она не вышла наружу, чтоб не опозорить семью.
--Но для ареста необходим хоть какой-то предлог!
--А ты придумай, какой. Ты у нас образованный, португалец. Книжки читаешь…
-----
По дороге назад я мучительно изыскивал предлог для ареста. Пытался сопоставить сведения, полученные от дона Альдо с тем, что известно мне самому.
Для начала – французы хотят воспользоваться для нападения свадебным переполохом. Стало быть, надобно устроить так, чтоб этой свадьбы не было. Отменили, отложили, поставили на ней крест – неважно, главное, чтоб ее не было в ближайшие дни. Это даст нам некоторую передышку, а тем временем, возможно, дон Хуан потеряет бдительность, и…
Но как это сделать? Как отменить свадьбу? Пойти к дону Педро, объяснить ему в чем дело? Да меня, в лучшем случае палками прогонят, а скорее в темный подвал на цепь посадят, как буйного. Скажут : наш добрый Комиоло и всегда-то был болваном, а тут последнего ума лишился. А вот дон Хуан явно сообразит, в чем дело, и сбежит. Предварительно послав своего громилу Конрада перерезать мне глотку. И не то, чтоб я особенно боялся, но все же помирать эдак не хотелось.
Впору пиратов приглашать, чтоб губернаторскую дочку похитить перед свадьбой. Если б я сочинял занимательные новеллы, то именно такой выход и предусмотрел бы. И написал бы, что дочка губернатора влюбилась в пирата, красавца и героя… нет, это уже чересчур. Я книжек не пишу. Я, как справедливо заметил дон Альдо, их читаю. И, хоть говорят, что от этого один вред, именно книга мне решение и подсказала. Я вспомнили одну новеллу, господина Банделло сочинение. Совсем свежее. Я эту книжку в нынешнем году обрел, среди конфискованных на таможне товаров. А поскольку она там была в единственном экземпляре, вряд ли кто-либо у нас еще ее читал.
А повествовалось там, как невинную девушку оклеветали и сорвали ее свадьбу, показав издалека ее жениху, как якобы она милуется с любовником. А на самом деле это была ее служанка, переодетая в платье госпожи.
Служанка и ее любовник аккурат были у меня под рукой.
Борахо поначалу уперся. Но я сумел его убедить. А в том, чтоб подсадить на этот крючок дона Хуана, никаких трудностей не возникло. Стоило Борахо лишь намекнуть, что есть возможность насолить ненавистному флорентийцу и заодно, как он аж загорелся, забыв про свою обычную сдержанность. И сам вызвался провести принца и его фаворита под окно невесты… А там Борахо и его подружка – не знаю уж, что он ей наплел -- сыграли свои роли.
Конечно, по отношению к губернаторской дочке я поступил плохо, очень плохо. Оправдываться нечего. Одно могу сказать – если бы во время ее свадьбы в город ворвались завоеватели, было бы гораздо хуже. И не только ей.
Флорентиец повел себя именно так, как ожидалось. Вместо того, чтобы спокойно во всем разобраться, учинил безобразный публичный скандал. Честь его затронута, как же! Обозвал невесту такими словами, за которые и в портовом кабаке могут башку разбить. Девица, конечно, вопила о своей невиновности, но он не желал слушать. А вот губернатор, разумеется, твердо веровал в правоту дочери. И они с принцем взглянули друг на друга зверями.
Дон Хуан мог радоваться и потирать ладошки. Но недолго.
Потому что жителям Мессины – и простым, и благородным – очень не понравилось, что семье их губернатора нанесено такое оскорбление. Да и семья не сидела смирно. Двоюродная сестра невесты ( знать не знавшая, какие гадости болтает о ней кузина) во всеуслышание заявила, что, буде не найдется мужчины, готового покарать оскорбителя, она сама вырежет ему сердце из груди. И, полагаю, она бы эта сделала. Но мужчина, конечно же, нашелся. Свита принца тоже разделилась на два лагеря. Было назначено несколько поединков, но поговаривали и о наемных убийцах. А принцу и губернатору, как бы они теперь друг к другу не относились, смута и резня были ни к чему. Меня вызывали к себе и губернатор, и его брат, и даже сам дон Педро, требуя жесточайшего соблюдения порядка. Я получил такие полномочия, каких у меня в жизни не было. Моим парням велено было хватать и тащить в заключение всякого, кто хоть отдаленно напоминал нарушителя тишины и спокойствия, как возможного bravo или дуэлянта.
Короче, вместо того, чтобы впасть в разгул или междоусобицу, город замер и ощетинился.
Вот тогда дон Хуан забеспокоился. Возможно, его французские друзья перестали выходить с ним на связь. Они уже поняли, что мероприятие под названием «Кровавая свадьба в Мессине» откладывается на неопределенный срок. Вероятно, предположили, что дону Педро что-то известно и решили не рисковать. И дон Хуан кинулся заверить их, что это не так. Не один, а со своими приспешниками. Ночью. Тайно попытался выбраться из города.
А у меня четкое предписание – после наступления темноты по улицам не шляться, больше двух не собираться…
Короче, мы их взяли. Мои парни вращают глазами, машут алебардами, и тут наш приятель Борахо хлопается на колени, и, ломая руки, признается во всем. То есть в том, что по наущению своего господина оклеветал невинную девушку, а она чиста, как майская роза, как горная фиалка, и прочая, и прочая… Мацца царапает протокол, и мы волокем всех во дворец. Дон Педро, злой как черт из-за того, что за всеми неприятностями стоял его братец, лично берется за следствие. Я тем временем успеваю перемолвиться с мессером Антонио, и дальше допрос уже идет за закрытыми дверями и без протокола.
Меня там, разумеется, не было. Только позже мессер Антонио намекнул, что некоторых благородных донов угроза немедленной смерти действует достаточно сильно.
И то – пытать брата дон Педро не позволил бы. Подрывает уважение к основам и так далее. А вот все остальное…
Собственно, это уже конец истории. Французы не высадились. Не уверен, что ловушку, связанную со свадьбой, Гизы не применят впредь, но вряд ли это будет в наших краях.
Принц уехал в Палермо и увез с собою дона Хуана. Там с ним будут разбираться в тиши крепости. Та же участь постигла и Конрада. Борахо сидит у нас. Когда все уляжется, его выпустят. Я ему это обещал, и сдержу обещание.
Камеристке вообще ничего не сделали. Она заявила, будто бы ее убедили, что это переодевание – всего лишь карнавальная шутка. Борахо это подтвердил. Несомненно, она надеется, что испанец женится на ней, когда выйдет на свободу, но лично я в этом сильно сомневаюсь.
Ах, да, оклеветанная невеста. Она тут же помирилась со своим женихом. Так что свадьба все-таки состоится. Будь я на месте губернатора, ни за что бы не выдал дочь за человека, всенародно называвшего ее потаскухой. Но, во-первых, как я уже говорил, дочери у меня нет, а главное, не губернатор я, а стражник. Образ мыслей благородного сословия мне не доступен. Так что не стану загадывать, сколько еще проживет этот синьор Клавдио, и что прервет его дни – aqua tofana в супе или шпага, направляемая свойственницей. Такие тонкости – не по моему уму.
Я стражник, и стражником останусь. Выше мне не подняться. Что ж, я выбрал, на какую сторону встать, и с этого пути мне не сойти. И, входя в преддверие дома ди Мола, я снова и снова буду повторять древний и благородный девиз братства, освященный веками и традицией:
Я не знаю, будет ли это кому-то интересно, но напишу и оставлю здесь, пусть будет. Знаете ли вы сколько разных красивых людей получается от смешанных браков? Я, например, знала о мулатах и метисах, слышала что-то о квартеронах, и на этом, собственно, мои познания заканчивались. На самом деле, все гораздо интереснее и разнообразнее! В выходной мы съездили в музей Мексиканской Истории, и там я увидела картины мексиканского художника XVIII века Мигеля Кабреры - вот где было раздолье! Поняв, что переснимать на мой убитый фотоаппарат все картины, да еще при плохом освещении - дело неблагодарное, я поискала их в сети, и теперь хочу поделиться с вами! Некоторые названия я - увы! - не знаю, как перевести на русский язык. Если у кого-то есть специальные познания, добавляйте в комменты, пожалуйста, и я исправлю пост. А пока то, что осталось без перевода, буду оставлять на испанском. Итак, сверху подпись, снизу картина.
De español y de india, mestiza / От испанца и индеанки - метис:
читать дальшеDe español y mestiza, castiza / От испанца и метиски - кастис:
De español y negra, mulata / От испанца и негритянки - мулат:
De español y mulata, morisca / От испанца и мулатки - мориск:
De español y albina, torna atrás / От испанца и альбиноски - torna atras (сорри, без перевода):
De español y torna atrás, tente en el aire / От испанца и torna atrás - tente en el aire:
De negro y de india, china cambuja / От негра и индеанки - china cambuja (china - дословно: китаянка, cambuja - не знаю):
De chino cambujo y de india, loba / От chino cambujo и индеанки - loba (lobo, loba - волк, волчица):
De lobo y de india, albarazado / От lobo и индеанки - альбаразадо (черно-красный):
De albarazado y mestiza, barcino / От альбаразадо и метиски - барсино (бело-красно-коричневый):
De indio y barcina, zambaiga / От индейца и барсины - zambaiga (тоже пока без перевода):
De castizo y mestiza, chamizo / От кастиcа и метиски - chamizo:
De mestizo y de india, coyote / От метиса и индеанки - coyote (coyote - койот):
Indios gentiles / Индейцы:
Остались невыполненными еще две картины: De un español y una castiza, nuevo español / от испанца и кастиски - новый испанец. De un español y una morisca, albino / от испанца и мориски - альбино (альбинос).
Кстати, картины в жанре "кастовая живопись" оставил не только Кабрера - это направление получило в "Новой Испании" довольно широкую популярность, особенно, у денежного класса. Если тема интересна, сделаю еще подборку - для сравнения, так сказать.
Аннотация Такой книги еще не было! Самый неожиданный поворот вечного сюжета о «попаданце». После смерти в нашей реальности И. В. Сталин возрождается в параллельном мире Меча и Магии. Общенародная Держава против аристократической Империи! Красная Армия против боевых драконов-людоедов! Сможет ли Красный властелин в белом кителе с одинокой Золотой Звездой превратить магическую войну в Отечественную и вновь привести народ к Великой Победе?
Сегодня, 3 июля, в Эдинбурге состоялась церемония посвящения в рыцари Древнейшего и Благороднейшего Ордена Чертополоха (The Most Ancient and Most Noble Order of the Thistle).
Древнейший и благороднейший орден Чертополоха (англ. The Most Ancient and Most Noble Order of the Thistle) — рыцарский орден, связанный с Шотландией. Хотя его изначальная дата основания точно не известна, Яков VII (король Шотландии) (также известный как король Англии Яков II) учредил современный орден в 1687. Орден состоит из Суверена и шестнадцати Рыцарей и Леди, а также некоторое количество «экстра» рыцарей (членов британской королевской семьи и иностранных монархов). Только сам Суверен дарует членство в ордене; ему или ей не советует правительство, как принято для большинства орденов. Более подробный рассказ: ru-royalty.livejournal.com/931615.html
У нас в Мессине, да будет известно, есть университет. Уже двенадцать лет. Но стражники университетов не кончали. А меня вообще отправляли учиться в Падую. И там один профессор, узнав, откуда я родом, поведал мне, что нежелание материковых жителей признать сицилийцев подобными себе -- древнее, чем я полагал. Римляне держали сикулов за варваров, потому что те, видите ли, поклонялись не тем богам. То есть, конечно, и те, и другие были язычниками, но здесь верили не в Юнон и Юпитеров – красивых мраморных идолов, а в живущих в пещерах и под горами, тех, кто заставляет содрогаться землю, и извергаться лаву. И каждый раз, проезжая в тени Этны, я чувствовал, что понимаю этих древних сикулов. Слишком много я слышал историй о землетрясениях, да и как не услышать их на Сицилии?
Но не только в этом дело. Тогда в Риме правили нарядные мраморные олимпийцы, а на Сицилии – подземные боги, которых боялись ничуть не меньше, чем нынче бесов. Теперь – в городах – власть принцев и губернаторов… но жизнь на Сицилии в основном происходит за пределами городов.
Это очень богатый остров. И большинство его жителей очень бедны. Крестьяне, пастухи, рыбаки. Мрачные, дочерна загорелые люди. Городскую речь они не понимают. Про городскую власть тоже понимают плохо. Поскольку признают над собой только местных землевладельцев. Помещиков, почти безвылазно живущих в горах. Откуда такая преданность – не знаю. Может, это потомки племенных вождей тех самых древних сикулов. Может еще что. Наверное, чтобы постигнуть это, надо быть сицилийцем по крови. Знаю одно – по знаку этих землевладельцев крестьяне, а также их братья, ушедшие на заработки в города и на побережье, или на разбой в горы, сподвигнутся на что угодно. У каждого из них в округе почти абсолютная власть. И то, что происходит в городах, во многом зависит от их решений.
читать дальшеНельзя сказать, чтоб городские власти об этом не догадывались. Я, например, уверен, что брат губернатора, мессер Антонио, наверняка знает. Но пока они не затрагивают интересы друг друга, сохраняется равновесие. А поддерживать это равновесие должна городская стража. Которая официально служит губернаторам, но набирается из людей преданных землевладельцам. Горожане могут сколько угодно насмехаться над увальнями, коверкающими слова и не знающими простейших законов. На самом деле закон у них один, и они его прекрасно знают.
Эти люди доверяют только своим. Вот почему я говорил, что мое место должен был занять Мацца. Но мне позволили продвинуться. Возможно, потому что я более образован, чем большинство чиновников. А значит, от меня и ждали большего.
Но все время, что я на своем муле трясся по горной дороге, я думал не только об этом.
Моя поездка почти наверняка означает попытку помешать французскому вторжению. Но правильно ли это? Какое мне дело до того, прогонят ли испанцев с острова? Я, черт возьми, португалец. Может, оно даже будет и к лучшему. Пока что у нас не устраивают действ веры и проверок на чистоту крови, не убивают жен, посмевших перемигнуться с посторонним мужчиной, но я видел на континенте, как испанские обычаи тенью, исподволь, наползают на Италию. Постепенно то же произойдет и с Сицилией.
Оно нам надо?
Но, рассуждая подобным образом, в душе я понимал, что это пустопорожняя риторика.
Неизвестно, что последовало бы, если б сюда пришли немцы, голландцы, англичане, да хоть турки.
Но что последует за французским вторжением, ясно слишком хорошо. Потому что французы были единственными оккупантами, которых отсюда выкинули сами сицилийцы, а не следующие завоеватели. То есть, в основном перерезали…
Размягчающая здешняя жизнь быстро примиряла завоевателей с завоеванными. Арабов здесь стерпели, норманнов стерпели, испанцев стерпели, а вот французы чем-то так допекли местных жителей, что те взялись за оружие. И до сих пор –триста лет прошло! – говорят о французах, скрежеща зубами от ненависти. Да что там, стоит вспомнить ритуальную фразу, которую вскоре и мне предстоит произнести! Так что не зря Борахо испугался за свою спокойную жизнь при новой власти. И это он, совсем недолго здесь проживший. А я, сколько бы ни твердил о своем португальском происхождении, обязан был понимать, во что это выльется.
Все страшные истории, что рассказывают о бандитах в Пелоританских горах – сущая правда. Но таких дураков, чтоб нападать на меня, одинокого чудака на муле, в этих горах не водилось. Они знали, кто я и к кому еду. И единственное, чего мне на этой дороге следовало опасаться – обвалов и оползней. Но они счастливо меня миновали, и в поместье Мола я прибыл благополучно.
Поместье это нельзя назвать замком, но, пожалуй, укреплено оно не хуже иных крепостей. Дом этот обширен, прочен и стар. Он кажется тихим и сонным, но, я уверен, в случае необходимости на свет из глубин поместья явится не один десяток головорезов. Я, правда, такого не видел. И не хочу видеть.
Охранники знали меня. И все же мне пришлось произнести древний, освященный веками и традицией девиз братства: «Смерть Франции, вздохни, Италия!»
После этого можно представить, что придется спустится по вырубленной в скале лестнице в какую-нибудь тайную пещеру, озаренную факелами, где собираются маскированные заговорщики. А на самом деле я оказался в обычном сельском поместье. Хотя не исключаю, что какое-нибудь тайное убежище там имеется. Но дон Альдо ди Мола всегда принимает меня в жилых покоях. И лицо свое не прячет.
Меня провели к нему незамедлительно. Он восседал в резном кресле. Ковры за его спиной, защищавшие стены от сквозняков, были явно турецкой работы. Ставни на окнах прикрыты. Но мне не нужен был яркий свет, чтоб рассмотреть дона Альдо. Он был седовлас, широк в плечах, с бычьей шеей. С лицом правильным и на редкость невыразительным. Я не рискнул бы назвать его стариком, хотя он вряд ли был моложе моего покойного отца.
А может быть, и старше.
Наверное, так выглядели те, кто жили в пещерах и под горами, те, кто заставляли землю трястись, а лаву извергаться.
Я поцеловал ему руку и по возможности четко изложил причины, по которым приехал.
Когда я закончил, он пробормотал: -- А французы-то Вечерню не забыли… - почти равнодушно. Потом, не глядя на меня, бросил: - Палермо.
Наверное, он думал о том же, что и я. Скорее всего, захватчики постараются отрезать принца от главного гарнизона. Что не исключает, будто принца не уничтожат одновременно. Возможно, руками дона Хуана. Или они ударят сразу в двух местах. Ну, не понимаю я таких тонкостей. Я стражник, а не стратег.
Потом дон Альдо все же посмотрел на меня.
--А ловушкой это может быть? Чтобы принудить нас… к необдуманным действиям.
--Может. Мы, сицилийцы, не должны доверять никому из чужаков.
Сам не знаю, что заставило меня это произнести. Но дон Альдо не стал меня поправлять.
--Не спрашиваю, велел ли ты следить за ним. Ясно, что велел. Но я должен знать больше. От тебя. Но не только от тебя.
Он замолчал. Объяснений не требовалось. Он захочет связаться с такими же, как он. У каждого из них – свой округ, свое маленькое королевство. Обычно они сами по себе. Но бывают положения, когда решения принимают сообща. И еще – у всех них агенты в городах. Вроде меня.
--Поезжай, Комиоло, -- произнес он. – Поезжай, я скажу, когда прибыть снова.
--Но что делать с Борахо? Мацца предлагает его устранить.
--Мацца – дурак. Потому я и не сделал его начальником стражи. Чего он хочет, этот Борахо, если он не врет?
--Чтобы все оставалось так, как раньше.
--А разве мы хотим не того же? Займись им, Комиоло, потолкуй с ним. Он может быть полезен. А вот те, кто ему про нас наболтал… ну, на твоей усмотрение, -- завершил он, по странному совпадению почти в точности повторяя слова Борахо.
Слишком много усмотрений для такого простака, как я!
Увы, растаяла свеча Молодчиков каленых, Что хаживали вполплеча В камзольчиках зеленых. Что пересиливали срам И чумную заразу И всевозможным господам Прислуживали сразу.
Осип Мандельштам, «Новеллино»
В моей должности нет ничего лучше, чем прослыть дураком. А еще лучше – дураком мирным и благодушным. Особенно в таком городе, как Мессина.
А что Мессина? – обидится, услышав это, кто-нибудь из моих сограждан. Хороший город, ничуть не хуже, чем, например, Генуя. Богатый и процветающий.
Вот именно. Мессина – прекрасный город. Я был на континенте, есть с чем сравнивать. Богатство, веселье, а главное – порядок. И никто не задается вопросом, как поддерживается порядок в торговом портовом городе. Особенно если начальник городской стражи – благодушный болван. Полицейский и обязан быть болваном, верно?
читать дальшеРазумеется, меньше всего этим вопросом задаются наши власти. То есть – самые главные. Сицилия давно уже под испанской короной, но губернаторы городов – из местных знатных семейств. И на службе генерал-губернатора – итальянские дворяне. Континентальные. Я это уточняю специально. Местные дворяне – больше в своих поместьях, а сицилийские чиновники и стражники, не говоря уж о тех, кто живет за городской чертой… что ж, я слышал, как один из приближенных принца ( я его помню по Падуе, где я пару лет проучился в университете, а он меня, конечно, нет) весьма красноречиво рассуждал, что сицилийцев никак нельзя назвать итальянцами. И другие приезжие с материка придерживаются того же мнения. И не из-за того, что островом долго владели мавры, и в жилах многих его жителей течет мавританская кровь. Дело в языке. Здесь совсем другой диалект, нежели на материке. И если кто привык к флорентийскому наречию, на котором , кстати, говорит и городская знать, речь сицилийцев покажется сущей белибердой, варварским бормотанием. Они покатываются со смеху, когда слышат нас. Им кажется, что мы коверкаем слова, несем бессмыслицу. Некоторые из нас обижаются, хватаются за оружие. Другие молчат, стесняясь собственной речи. Я – нет. Чем меньше чужие понимают, о чем мы говорим, тем лучше.
Особенно при моей должности. Хотя -- да, об этом я уже упоминал.
Вдобавок ко всему прочему я – не сицилиец.
То есть родился и вырос я здесь, и отец мой перебрался сюда совсем молодым. Но я не знаю, сколько должно пройти поколений, чтоб тебя здесь стали считать настоящим сицилийцем. Мне никогда не подняться выше начальника стражи. Те, у кого власть, позволили мне занять эту должность, но они помнят, что я чужак.
Разумеется, я говорю не о губернаторе, которому такие вещи безразличны, и не о принце, который вряд ли знает о моем существовании.
Мне оказали доверие, и я обязан его оправдать.
И вот еще что.
Если спросить любого книжного человека, читавшего Гомера или хотя бы слыхавшего о нем, кто такие Сцилла и Харибда, он без запинки ответит – это такие древние страшные чудовища. Оказаться между Сциллой и Харибдой – значит очутиться между двух опасностей, равных по степени угрозы. Но если спросить о том же у любого голодранца в здешнем порту, он также без запинки ответит: Сцилла и Харибда – два коварных водоворота . По обе стороны Мессинского пролива. Чтобы к нам попасть, нужно пройти между ними.
Оба ответа правильны.
------
Неприятности начались как раз тогда, когда здешние жители радовались. После маленькой победоносной войны в Мессину прибыл генерал-губернатор, принц Арагонский со свитой. То, что он заявился прямо к нам, а не в свою резиденцию в Палермо, объяснялось просто. Война имела место быть аккурат на том берегу пролива, и была в действительности отражением турецкого налета на калабрийские берега. После долгого перемирия турки вновь появились в наших водах – это обстоятельство многих заставило схватиться за сердца и за кошельки. Люди постарше помнили времена, когда турки нападали не только на города по ту сторону пролива, но и на наши берега. Я сам мальчишкой видел турецкие корабли на горизонте. Тогда, больше двадцати лет назад, в проливе , напротив Мессины схватились эскадры самых прославленных флотоводцев христианского и мусульманского мира – Андреа Дориа и Хайраддина Барбароссы. Дориа победил, и гроза над Мессиной миновала. Правда, через год тот же Дориа потерпел от того же Барбароссы сокрушительное поражение, но это было далеко, и нас не касалось.
Перед этим турецкий султан вошел в союз с королем Франции. А французы – известные мастера загребать жар чужими руками. В данном случае – турецкими. Они призвали на помощь все того же Хайраддина, а император Карл – своих дворян, в том числе и здешних. О, они сражались храбро. У брата здешнего губернатора постоянно голова трясется вовсе не потому что он так дряхл, как некоторые думают, а после тяжелой контузии, полученной в той кампании. Но храбрость не помогла. Император потерпел поражение и на суше, и на море. И заключил с турками перемирие, что дало нам несколько лет покоя.
Это не значит, будто война прекратилась. Нет, она продолжалась, но преимущественно на материке. И это мало кого здесь волновало.
А семь лет назад союзная турецко-французская эскадра захватила Корсику. И кое-кто начал задумываться о последствиях. Конечно, Корсика – совсем не то, что мы. Там нет больших городов и богатой торговли, и вообще владение этим островом любому государству принесет больше головной боли, чем пользы. Полагаю, главная причина захвата – близость Корсики к берегам Франции – грех не взять то, что под рукой. Но что, если это лишь начало в цепи завоеваний? Кто следующий – Сицилия? Сардиния? Кипр?
Оставалось уповать на то, что в последние годы отношения между Портой и Францией разладились. И действительно, турки напали одни и их быстро удалось изгнать. Вот почему люди радовались, а не потому, что визит дона Педро со свитой – такое уж великое счастье. Да и воинские потери были невелики. Как нам сообщили, из дворян погибло очень мало, из знатных вообще никого, а простых солдат и моряков – кто их когда считает?
Поэтому губернатор наш, синьор Леонато, решил устроить праздник в честь победы.
Вообще-то в последние три года император Карл имел все основания торжествовать. Победы испанцев были действительно славными, а потери – ничтожными, по крайней мере, при Сент-Кантене. И неважно, что командовал испанскими войсками голландец – граф Эгмонт. Барбаросса, в конце концов, тоже был не француз, и даже не турок, а вовсе греческий ренегат, к тому же происхождения самого низкого.
Дон Педро участвовал лишь в одном из этих великих сражений – при Гравелине, где он и его люди весьма отличились. После чего был подписан мир, и дон Педро мог оттачивать свое воинское искусство у берегов Сицилии. Что ж, он победил – все хорошо.
Но, как водится, одним веселье, другим хлопоты. Городской страже – больше, чем кому либо. Потому что, где веселятся – там пьют, а где пьют – там дерутся, а на шпагах ли, на ножах или на кулаках – все едино беспорядок. Нам, конечно, не привыкать. Мы – это в первую очередь мой помощник Мацца, а также Уго и Франко, стражники с опытом, люди честные и верные.
И вот пока я отдавал им распоряжения, заявился один из приближенных дона Хуана.
Тут надобно пояснить. Генерал-губернатор – принц дон Педро Арагонский. В какой степени родства он с прежней Арагонской династией, которая раньше правила Сицилией, я не знаю. Зато слышал кое-что об его отце – доне Франциско Арагонском. Слышал от своего отца, а тот – от своих торговых партнеров. Дон Франциско, будучи уже немолодым вдовцом, изрядно поиздержался при императорском дворе, и, хоть он и принц, решил поправить свои дела женитьбой на девице из богатой марранской семьи. А чтоб семейство никак отказать не смогло, пообещал императору и его сестре, королеве Венгерской, комиссионные с приданого. Королева изложила девицыной матери свои пожелания, а та, вместо того, чтоб от радости в обморок хлопаться, возьми и заяви ее величеству прямо в глаза, что, мол, скорее, убьет дочку своими руками, чем отдаст ее замуж за старого развратного урода. После таких заявлений тому семейству, конечно, в империи было не житье, да они оказались разворотливы – пока инквизиция раскачивалась, успели отплыть, а капиталы еще раньше за границу перевели. Так что не досталось дону Франциско ни денег, ни девицы – она вышла замуж за своего двоюродного брата, который нынче у турецкого султана в больших милостях. Было это лет семнадцать назад… Какое это имеет отношение к делу? Прямо – никакого. Но только не знаю, какой дон Франциско был урод, а вот развратником его обозвали не зря. Потому что кроме законного сына и наследника имелся у него и сын внебрачный, бастард, как говорится. Тот самый помянутый мною дон Хуан.
Испанцам полагается быть холодными, гордыми и надменными. По крайней мере, благородным донам. Но жизнь в сицилийских городах действует размягчающее. Это издавна так было. Вот, скажем, отбили у мавров остров норманны. Совершеннейшие дикари, с ног до головы в железе и вонючих шкурах. А потом поколение миновало – и глядишь, возлежит наследник такого варварского короля на коврах в мраморном дворце, среди фонтанов и гаремов, водит высокоученые беседы с философами, внимает поэтам, и разрешает каждому из подданных молиться тому богу, в какого он верит. Вот и император Фридрих любил на Сицилии жить, пусть и немец был – та же история: гаремы и философия. Сейчас, конечно, гаремов уж нет, да и со свободой веры сложности, но все жизнь в больших городах приятная и вольготная, дон Педро это в полной мере оценил. Не зря губернатор танцы и фейерверки затеял, любит это принц.
А вот брат его, дон Хуан, именно таков, какими принято испанских дворян представлять. Вид такой, будто уксуса напился и лимоном заел ( у нас тут превосходные лимоны, но это так, к слову). Вечно надутый, говорить с людьми считает ниже своего достоинства. Не с такими, как я – меня бы он и в упор не увидел, а и со знатью. Оттого и не любят его в здешнем светском обществе.
Что хуже, слыхал я, была между ним и братом вражда, вплоть до вооруженной. Потом они, правда, замирились. Не знаю, зачем дон Педро его с собой приволок. Может, опасался, будто тот в его отсутствие мятеж поднимет. А все ж, говорили люди, лучше бы принц женился и обзавелся наследником. А то неровен час съест чего-нибудь эдакое, и распростится и с титулом, и с жизнью. Но это, я полагаю, на дона Хуана наговаривали. Порошок или капли для таких случаев – это скорее в итальянских нравах, причем континентальных, а он был, как я сказал, самый что ни на есть разыспанистый испанец.
И, каким бы букою он не держался, свита у него была. И в обществе сопровождали его два приспешника. Один – телохранитель, немец, явно из ландскнехтов, по имени Конрад. А второй – не поймешь кто – то ли оруженосец, то ли секретарь, то ли подай-принеси. Одно понятно – пройдоха. Вот он как раз был испанец, по прозванию Борахо. Пьяница, значит. Хотя ни я, ни стражники мои так чтоб уж совсем пьяным его ни разу не видели. Но люди уж если налепят кличку, так налепят. По себе знаю.
Вот приходит он к нам в караульню и смотрит на меня.
--Ты, что ли, -- говорит, -- будешь синьор Комиоло?*
*Комиоло -- кизил (итал.)
И ухмыляется препакостно.
Ну, я щеки раздуваю, отвечаю важно:
--Не знаю, кем я буду, на то воля господина нашего принца, а я -- верный принцев слуга. А пока что я Комиоло и есть.
--Потолковать мне с тобой надобно. Только без твоих парней.
--А чем тебе мои парни не нравятся? Бог им послал добрую славу, они даже читать и писать умеют.
-- Не нравятся мне их рожи. А насчет читать- писать – то, что я тебе скажу, записывать нет никакой надобности.
--Что ж, красота – это дар судьбы, а грамотность, -- ну, это уж от природы. Пойдите, парни, погуляйте, смотрите только, чтоб у вас алебарды не украли. А ты, кум Мацца, будь поблизости.
--Да не собираюсь я на тебя нападать – успокоил меня Борахо. И то – у него была длинная шпага, а у меня только дубинка. На виду.
Но не для того я к Мацце обращался. У нас тут за стеной есть комнатенка, оттуда все хорошо слышно. Впрочем, если б я его не предупредил, он бы все равно подслушивал.
А что до прочего, то и с дубинкой при надлежащем умении много чего можно сделать.
--И что ж ты сказать собираешься? – спросил я Борахо, когда мы остались с глазу на глаз.
--А собираюсь я, добрейший Комиоло, сделать донос. – Он выдержал паузу. – На господина моего дона Хуана.
Если б я уже не сидел на скамье, то так бы и сел.
--Ты, малый, не перегрелся часом? Здесь часто бывает – голову напечет, люди чушь нести и начинают. Или и впрямь перепил? Это здесь тоже бывает, вина в Мессине отличные, марсала в особенности…
--Про марсалу мы с тобой в другой раз поговорим. А сейчас я не шутки шутить пришел.
Он уже не усмехался. И я видел – верно, не шутит.
--Ты не ошибся ли, малый? Не в тех я чинах и званиях, чтоб доносы на благородных господ принимать. Шел бы ты к губернатору, к синьору Леонато. Или боишься, что не поверит он тебе?
--Он-то мне как раз поверит. Только ежели я у губернатора побываю, об этом сразу узнают. И тогда мне не жить.
Черт бы меня побрал! Уж если такой человек, как Борахо, чего-то боится – дело и впрямь плохо.
--А вот ты, синьор Комиоло, -- продолжал он, -- человек простой, души добрейшей – так все говорят.
--Это верно. Я бы по своей воле и собаки не повесил, а тем более человека, в котором есть хоть капля честности.
--Ну вот, во мне эта капля и взыграла. И говорю я : мой господин дон Хуан – предатель. Он вступил в сговор с врагами, которые готовят здесь высадку.
--С турками?
--С какими турками? Проснись, полицейская твоя морда! С французами.
--Что ты несешь? Мир у нас. Или не заключил наш император с ихним королем мирный договор?
--«Мирный договор»! – передразнил он меня. – Совсем вы закисли в своей Мессине, не знаете, что на свете делается. Мирный договор, верно, подписан. В Като-Камбрези. Только это в прошлом году было. А Генрих Французский в том же году и помер. По-дурацки помер, по- рыцарски то бишь. На турнире ему копьем в глаз так саданули, что последние мозги выбили.
Про это я, разумеется, слышал. Но как-то не считал, что оно к нам имеет касательство.
--Ну и что? Один король преставился, другой корону надел, разве не так?
--Так, да нынешний король Франсуа – малолеток еще, мальчишка сопливый. Настоящей власти нету у него. А знаешь, у кого она там, настоящая власть?
И тут до меня дошло.
Гизы. Подлинная власть во Франции принадлежит сейчас Лотарингскому дому. А именно герцог Гиз был командующим в той кампании, где могущество Франции было сломлено испанскими силами.
А Борахо меня добил.
--И женат этот малолетний Франсуа на племяннице Гиза. Мальчишка он слабовольный, что супружница скажет, то и сделает. А скажет она то, что велит ей дядюшка.
С какой стороны не взгляни, Борахо получался прав. Настоящим правителем Франции был герцог Гиз. И он не тот человек, который склонен прощать обиды и поражения. А он потерпел поражение. Пусть не такое позорное, как Монморанси при Сент-Кантене, пусть при Гравелине он не попал в плен, как маршал де Терма, но именно это поражение привело к унизительному для Франции миру. А кавалерийской атакой в той битвой на стороне испанцев командовал кто? Правильно, наш дон Педро.
Все сходится. Гиз нашел нужного ему человека. Если дон Хуан откроет французам путь на Сицилию, его избавят от брата, стоящего между ним и титулом. Это вернее, чем aqua tofana в суп.
--Но как?.. – пробормотал я.
--Все подробности знает только дон Хуан. Переговоры велись непосредственно с ним. Знаю лишь, что он хочет, чтоб дон Педро задержался в Мессине как можно дольше.
Это скорее всего означало, что высадка произойдет в другом порту. И гарнизон в Палермо останется без командующего.
--Ты, может быть, еще спросишь, с чего вдруг я решил заложить своего господина? А вот не скажу. Понимай как хочешь. Может, у меня брат при Гравелине сражался, в пехотном полку, и геройски погиб. А может, никто у меня не погиб, а просто смекаю я, что тут начнется, если остров захватят французы. Ты лучше о другом меня спроси – зачем я к тебе пришел.
--И верно. Я человек маленький, простой…
--…добродушный, верный принцев слуга. Все так. Только говорят, власть принца и губернатора до определенных границ простирается. А за ней другая власть. Настоящая. От нее-то и зависит, кто на Сицилии будет править.
--Да что ты несешь, добрый человек? Я таких тонкостей не понимаю, пожалей ты меня, не по моему уму это! Какая-такая другая власть? Ежели и есть она, кто мне про нее скажет? Я, чтоб ты знал, вообще не сицилиец, мой отец из португальских купцов был…
--Португалец, говоришь? Знаем мы этих португальцев… -- Он поднялся. – Ну, охота тебе ослом прикидываться – как хочешь. То, что я должен был сказать, я сказал. Дальше – по твоему усмотрению.
--Как ты меня обозвал? Ослом? Меня, принцева слугу? Да я сейчас протоколиста позову! Эй, сюда!
Из-за двери появился Мацца.
--Запиши немедленно! Я – осел!
Борахо, посмеиваясь, вышел вон. Мацца плюхнулся на освободившуюся скамью. Ясно было, что он слышал все от первого до последнего слова.
--Он слишком много знает, этот Борахо.
Я кивнул.
--Может, его того…
Яды – это для высшего сословия. У простых людей на Сицилии они не входу. Здесь сложности устраняют с помощью ножа. А Мацца, в отличие от меня, коренной сицилиец. По правде говоря, на моем месте должен был сидеть он. И может, еще будет.
--Не спеши. А вот проследить за ним надо. Узнать, от кого он выведал… пусть Франко и Уго этим займутся. А мне надо немедля ехать. Сам понимаешь, куда.
Съемки ремейка советского фильма «...А зори здесь тихие» стартуют 4 июля, сообщает РИА Новости. Режиссером картины выступит Ренат Давлетьяров, известный по ленте «Моя безумная семья!». Новый фильм будет приурочен к 70-летию победы в Великой Отечественной войне и выйдет в прокат весной 2015 года.
Одним из кураторов проекта стал генеральный продюсер компании Star Media Владислав Ряшин. «Заходить на любой ремейк всегда рискованно, и наверняка будут критики, сравнивающие новую работу с известным фильмом, но миллионы молодых людей тот фильм не видели и не увидят. Изменилась стилистика смотрения, требования и ожидания зрителей от качества изображения, динамики повествования. Наш фильм будет для тех, для кого мы откроем повесть заново», — сказал Ряшин.
Два первых съемочных дня пройдут в поселке Володарского в Подмосковье, остальную работу проведут в Республике Карелия. По данным РИА Новости, съемки начнутся со сцен наступления фашистских войск 22 июня 1941 года. Основные роли в картине исполнят Петр Федоров, Анастасия Микульчина и Евгения Малахова, Екатерина Вилкова, Андрей Мерзликин и Дарья Мороз. Съемки продлятся до середины сентября.
Повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие...» , которая рассказывает о трагической судьбе пяти молодых девушек во время Великой Отечественной войны, была опубликована в 1969 году. Спектакли по ней неоднократно ставили в театре, а в 1972-м вышла экранизация Станислава Ростоцкого с одноименным названием. Главные роли в этой картине исполнили Андрей Мартынов, Ирина Шевчук, Ольга Остроумова, Елена Драпеко, Ирина Долганова и Екатерина Маркова. В 2005 году Центральное телевидение Китая сняло по повести сериал с российскими актерами.