goldenhead.livejournal.com/765378.html?view=com...
Автор Наталья Резанова
Ирине Пигулевской
Увы, растаяла свеча
Молодчиков каленых,
Что хаживали вполплеча
В камзольчиках зеленых.
Что пересиливали срам
И чумную заразу
И всевозможным господам
Прислуживали сразу.
Осип Мандельштам, «Новеллино»
В моей должности нет ничего лучше, чем прослыть дураком. А еще лучше – дураком мирным и благодушным. Особенно в таком городе, как Мессина.
А что Мессина? – обидится, услышав это, кто-нибудь из моих сограждан. Хороший город, ничуть не хуже, чем, например, Генуя. Богатый и процветающий.
Вот именно. Мессина – прекрасный город. Я был на континенте, есть с чем сравнивать. Богатство, веселье, а главное – порядок. И никто не задается вопросом, как поддерживается порядок в торговом портовом городе. Особенно если начальник городской стражи – благодушный болван. Полицейский и обязан быть болваном, верно?
читать дальшеРазумеется, меньше всего этим вопросом задаются наши власти. То есть – самые главные. Сицилия давно уже под испанской короной, но губернаторы городов – из местных знатных семейств. И на службе генерал-губернатора – итальянские дворяне. Континентальные. Я это уточняю специально. Местные дворяне – больше в своих поместьях, а сицилийские чиновники и стражники, не говоря уж о тех, кто живет за городской чертой… что ж, я слышал, как один из приближенных принца ( я его помню по Падуе, где я пару лет проучился в университете, а он меня, конечно, нет) весьма красноречиво рассуждал, что сицилийцев никак нельзя назвать итальянцами. И другие приезжие с материка придерживаются того же мнения. И не из-за того, что островом долго владели мавры, и в жилах многих его жителей течет мавританская кровь. Дело в языке. Здесь совсем другой диалект, нежели на материке. И если кто привык к флорентийскому наречию, на котором , кстати, говорит и городская знать, речь сицилийцев покажется сущей белибердой, варварским бормотанием. Они покатываются со смеху, когда слышат нас. Им кажется, что мы коверкаем слова, несем бессмыслицу. Некоторые из нас обижаются, хватаются за оружие. Другие молчат, стесняясь собственной речи. Я – нет. Чем меньше чужие понимают, о чем мы говорим, тем лучше.
Особенно при моей должности. Хотя -- да, об этом я уже упоминал.
Вдобавок ко всему прочему я – не сицилиец.
То есть родился и вырос я здесь, и отец мой перебрался сюда совсем молодым. Но я не знаю, сколько должно пройти поколений, чтоб тебя здесь стали считать настоящим сицилийцем. Мне никогда не подняться выше начальника стражи. Те, у кого власть, позволили мне занять эту должность, но они помнят, что я чужак.
Разумеется, я говорю не о губернаторе, которому такие вещи безразличны, и не о принце, который вряд ли знает о моем существовании.
Мне оказали доверие, и я обязан его оправдать.
И вот еще что.
Если спросить любого книжного человека, читавшего Гомера или хотя бы слыхавшего о нем, кто такие Сцилла и Харибда, он без запинки ответит – это такие древние страшные чудовища. Оказаться между Сциллой и Харибдой – значит очутиться между двух опасностей, равных по степени угрозы. Но если спросить о том же у любого голодранца в здешнем порту, он также без запинки ответит: Сцилла и Харибда – два коварных водоворота . По обе стороны Мессинского пролива. Чтобы к нам попасть, нужно пройти между ними.
Оба ответа правильны.
------
Неприятности начались как раз тогда, когда здешние жители радовались. После маленькой победоносной войны в Мессину прибыл генерал-губернатор, принц Арагонский со свитой. То, что он заявился прямо к нам, а не в свою резиденцию в Палермо, объяснялось просто. Война имела место быть аккурат на том берегу пролива, и была в действительности отражением турецкого налета на калабрийские берега. После долгого перемирия турки вновь появились в наших водах – это обстоятельство многих заставило схватиться за сердца и за кошельки. Люди постарше помнили времена, когда турки нападали не только на города по ту сторону пролива, но и на наши берега. Я сам мальчишкой видел турецкие корабли на горизонте. Тогда, больше двадцати лет назад, в проливе , напротив Мессины схватились эскадры самых прославленных флотоводцев христианского и мусульманского мира – Андреа Дориа и Хайраддина Барбароссы. Дориа победил, и гроза над Мессиной миновала. Правда, через год тот же Дориа потерпел от того же Барбароссы сокрушительное поражение, но это было далеко, и нас не касалось.
Перед этим турецкий султан вошел в союз с королем Франции. А французы – известные мастера загребать жар чужими руками. В данном случае – турецкими. Они призвали на помощь все того же Хайраддина, а император Карл – своих дворян, в том числе и здешних. О, они сражались храбро. У брата здешнего губернатора постоянно голова трясется вовсе не потому что он так дряхл, как некоторые думают, а после тяжелой контузии, полученной в той кампании. Но храбрость не помогла. Император потерпел поражение и на суше, и на море. И заключил с турками перемирие, что дало нам несколько лет покоя.
Это не значит, будто война прекратилась. Нет, она продолжалась, но преимущественно на материке. И это мало кого здесь волновало.
А семь лет назад союзная турецко-французская эскадра захватила Корсику. И кое-кто начал задумываться о последствиях. Конечно, Корсика – совсем не то, что мы. Там нет больших городов и богатой торговли, и вообще владение этим островом любому государству принесет больше головной боли, чем пользы. Полагаю, главная причина захвата – близость Корсики к берегам Франции – грех не взять то, что под рукой. Но что, если это лишь начало в цепи завоеваний? Кто следующий – Сицилия? Сардиния? Кипр?
Оставалось уповать на то, что в последние годы отношения между Портой и Францией разладились. И действительно, турки напали одни и их быстро удалось изгнать. Вот почему люди радовались, а не потому, что визит дона Педро со свитой – такое уж великое счастье. Да и воинские потери были невелики. Как нам сообщили, из дворян погибло очень мало, из знатных вообще никого, а простых солдат и моряков – кто их когда считает?
Поэтому губернатор наш, синьор Леонато, решил устроить праздник в честь победы.
Вообще-то в последние три года император Карл имел все основания торжествовать. Победы испанцев были действительно славными, а потери – ничтожными, по крайней мере, при Сент-Кантене. И неважно, что командовал испанскими войсками голландец – граф Эгмонт. Барбаросса, в конце концов, тоже был не француз, и даже не турок, а вовсе греческий ренегат, к тому же происхождения самого низкого.
Дон Педро участвовал лишь в одном из этих великих сражений – при Гравелине, где он и его люди весьма отличились. После чего был подписан мир, и дон Педро мог оттачивать свое воинское искусство у берегов Сицилии. Что ж, он победил – все хорошо.
Но, как водится, одним веселье, другим хлопоты. Городской страже – больше, чем кому либо. Потому что, где веселятся – там пьют, а где пьют – там дерутся, а на шпагах ли, на ножах или на кулаках – все едино беспорядок. Нам, конечно, не привыкать. Мы – это в первую очередь мой помощник Мацца, а также Уго и Франко, стражники с опытом, люди честные и верные.
И вот пока я отдавал им распоряжения, заявился один из приближенных дона Хуана.
Тут надобно пояснить. Генерал-губернатор – принц дон Педро Арагонский. В какой степени родства он с прежней Арагонской династией, которая раньше правила Сицилией, я не знаю. Зато слышал кое-что об его отце – доне Франциско Арагонском. Слышал от своего отца, а тот – от своих торговых партнеров. Дон Франциско, будучи уже немолодым вдовцом, изрядно поиздержался при императорском дворе, и, хоть он и принц, решил поправить свои дела женитьбой на девице из богатой марранской семьи. А чтоб семейство никак отказать не смогло, пообещал императору и его сестре, королеве Венгерской, комиссионные с приданого. Королева изложила девицыной матери свои пожелания, а та, вместо того, чтоб от радости в обморок хлопаться, возьми и заяви ее величеству прямо в глаза, что, мол, скорее, убьет дочку своими руками, чем отдаст ее замуж за старого развратного урода. После таких заявлений тому семейству, конечно, в империи было не житье, да они оказались разворотливы – пока инквизиция раскачивалась, успели отплыть, а капиталы еще раньше за границу перевели. Так что не досталось дону Франциско ни денег, ни девицы – она вышла замуж за своего двоюродного брата, который нынче у турецкого султана в больших милостях. Было это лет семнадцать назад… Какое это имеет отношение к делу? Прямо – никакого. Но только не знаю, какой дон Франциско был урод, а вот развратником его обозвали не зря. Потому что кроме законного сына и наследника имелся у него и сын внебрачный, бастард, как говорится. Тот самый помянутый мною дон Хуан.
Испанцам полагается быть холодными, гордыми и надменными. По крайней мере, благородным донам. Но жизнь в сицилийских городах действует размягчающее. Это издавна так было. Вот, скажем, отбили у мавров остров норманны. Совершеннейшие дикари, с ног до головы в железе и вонючих шкурах. А потом поколение миновало – и глядишь, возлежит наследник такого варварского короля на коврах в мраморном дворце, среди фонтанов и гаремов, водит высокоученые беседы с философами, внимает поэтам, и разрешает каждому из подданных молиться тому богу, в какого он верит. Вот и император Фридрих любил на Сицилии жить, пусть и немец был – та же история: гаремы и философия. Сейчас, конечно, гаремов уж нет, да и со свободой веры сложности, но все жизнь в больших городах приятная и вольготная, дон Педро это в полной мере оценил. Не зря губернатор танцы и фейерверки затеял, любит это принц.
А вот брат его, дон Хуан, именно таков, какими принято испанских дворян представлять. Вид такой, будто уксуса напился и лимоном заел ( у нас тут превосходные лимоны, но это так, к слову). Вечно надутый, говорить с людьми считает ниже своего достоинства. Не с такими, как я – меня бы он и в упор не увидел, а и со знатью. Оттого и не любят его в здешнем светском обществе.
Что хуже, слыхал я, была между ним и братом вражда, вплоть до вооруженной. Потом они, правда, замирились. Не знаю, зачем дон Педро его с собой приволок. Может, опасался, будто тот в его отсутствие мятеж поднимет. А все ж, говорили люди, лучше бы принц женился и обзавелся наследником. А то неровен час съест чего-нибудь эдакое, и распростится и с титулом, и с жизнью. Но это, я полагаю, на дона Хуана наговаривали. Порошок или капли для таких случаев – это скорее в итальянских нравах, причем континентальных, а он был, как я сказал, самый что ни на есть разыспанистый испанец.
И, каким бы букою он не держался, свита у него была. И в обществе сопровождали его два приспешника. Один – телохранитель, немец, явно из ландскнехтов, по имени Конрад. А второй – не поймешь кто – то ли оруженосец, то ли секретарь, то ли подай-принеси. Одно понятно – пройдоха. Вот он как раз был испанец, по прозванию Борахо. Пьяница, значит. Хотя ни я, ни стражники мои так чтоб уж совсем пьяным его ни разу не видели. Но люди уж если налепят кличку, так налепят. По себе знаю.
Вот приходит он к нам в караульню и смотрит на меня.
--Ты, что ли, -- говорит, -- будешь синьор Комиоло?*
*Комиоло -- кизил (итал.)
И ухмыляется препакостно.
Ну, я щеки раздуваю, отвечаю важно:
--Не знаю, кем я буду, на то воля господина нашего принца, а я -- верный принцев слуга. А пока что я Комиоло и есть.
--Потолковать мне с тобой надобно. Только без твоих парней.
--А чем тебе мои парни не нравятся? Бог им послал добрую славу, они даже читать и писать умеют.
-- Не нравятся мне их рожи. А насчет читать- писать – то, что я тебе скажу, записывать нет никакой надобности.
--Что ж, красота – это дар судьбы, а грамотность, -- ну, это уж от природы. Пойдите, парни, погуляйте, смотрите только, чтоб у вас алебарды не украли. А ты, кум Мацца, будь поблизости.
--Да не собираюсь я на тебя нападать – успокоил меня Борахо. И то – у него была длинная шпага, а у меня только дубинка. На виду.
Но не для того я к Мацце обращался. У нас тут за стеной есть комнатенка, оттуда все хорошо слышно. Впрочем, если б я его не предупредил, он бы все равно подслушивал.
А что до прочего, то и с дубинкой при надлежащем умении много чего можно сделать.
--И что ж ты сказать собираешься? – спросил я Борахо, когда мы остались с глазу на глаз.
--А собираюсь я, добрейший Комиоло, сделать донос. – Он выдержал паузу. – На господина моего дона Хуана.
Если б я уже не сидел на скамье, то так бы и сел.
--Ты, малый, не перегрелся часом? Здесь часто бывает – голову напечет, люди чушь нести и начинают. Или и впрямь перепил? Это здесь тоже бывает, вина в Мессине отличные, марсала в особенности…
--Про марсалу мы с тобой в другой раз поговорим. А сейчас я не шутки шутить пришел.
Он уже не усмехался. И я видел – верно, не шутит.
--Ты не ошибся ли, малый? Не в тех я чинах и званиях, чтоб доносы на благородных господ принимать. Шел бы ты к губернатору, к синьору Леонато. Или боишься, что не поверит он тебе?
--Он-то мне как раз поверит. Только ежели я у губернатора побываю, об этом сразу узнают. И тогда мне не жить.
Черт бы меня побрал! Уж если такой человек, как Борахо, чего-то боится – дело и впрямь плохо.
--А вот ты, синьор Комиоло, -- продолжал он, -- человек простой, души добрейшей – так все говорят.
--Это верно. Я бы по своей воле и собаки не повесил, а тем более человека, в котором есть хоть капля честности.
--Ну вот, во мне эта капля и взыграла. И говорю я : мой господин дон Хуан – предатель. Он вступил в сговор с врагами, которые готовят здесь высадку.
--С турками?
--С какими турками? Проснись, полицейская твоя морда! С французами.
--Что ты несешь? Мир у нас. Или не заключил наш император с ихним королем мирный договор?
--«Мирный договор»! – передразнил он меня. – Совсем вы закисли в своей Мессине, не знаете, что на свете делается. Мирный договор, верно, подписан. В Като-Камбрези. Только это в прошлом году было. А Генрих Французский в том же году и помер. По-дурацки помер, по- рыцарски то бишь. На турнире ему копьем в глаз так саданули, что последние мозги выбили.
Про это я, разумеется, слышал. Но как-то не считал, что оно к нам имеет касательство.
--Ну и что? Один король преставился, другой корону надел, разве не так?
--Так, да нынешний король Франсуа – малолеток еще, мальчишка сопливый. Настоящей власти нету у него. А знаешь, у кого она там, настоящая власть?
И тут до меня дошло.
Гизы. Подлинная власть во Франции принадлежит сейчас Лотарингскому дому. А именно герцог Гиз был командующим в той кампании, где могущество Франции было сломлено испанскими силами.
А Борахо меня добил.
--И женат этот малолетний Франсуа на племяннице Гиза. Мальчишка он слабовольный, что супружница скажет, то и сделает. А скажет она то, что велит ей дядюшка.
С какой стороны не взгляни, Борахо получался прав. Настоящим правителем Франции был герцог Гиз. И он не тот человек, который склонен прощать обиды и поражения. А он потерпел поражение. Пусть не такое позорное, как Монморанси при Сент-Кантене, пусть при Гравелине он не попал в плен, как маршал де Терма, но именно это поражение привело к унизительному для Франции миру. А кавалерийской атакой в той битвой на стороне испанцев командовал кто? Правильно, наш дон Педро.
Все сходится. Гиз нашел нужного ему человека. Если дон Хуан откроет французам путь на Сицилию, его избавят от брата, стоящего между ним и титулом. Это вернее, чем aqua tofana в суп.
--Но как?.. – пробормотал я.
--Все подробности знает только дон Хуан. Переговоры велись непосредственно с ним. Знаю лишь, что он хочет, чтоб дон Педро задержался в Мессине как можно дольше.
Это скорее всего означало, что высадка произойдет в другом порту. И гарнизон в Палермо останется без командующего.
--Ты, может быть, еще спросишь, с чего вдруг я решил заложить своего господина? А вот не скажу. Понимай как хочешь. Может, у меня брат при Гравелине сражался, в пехотном полку, и геройски погиб. А может, никто у меня не погиб, а просто смекаю я, что тут начнется, если остров захватят французы. Ты лучше о другом меня спроси – зачем я к тебе пришел.
--И верно. Я человек маленький, простой…
--…добродушный, верный принцев слуга. Все так. Только говорят, власть принца и губернатора до определенных границ простирается. А за ней другая власть. Настоящая. От нее-то и зависит, кто на Сицилии будет править.
--Да что ты несешь, добрый человек? Я таких тонкостей не понимаю, пожалей ты меня, не по моему уму это! Какая-такая другая власть? Ежели и есть она, кто мне про нее скажет? Я, чтоб ты знал, вообще не сицилиец, мой отец из португальских купцов был…
--Португалец, говоришь? Знаем мы этих португальцев… -- Он поднялся. – Ну, охота тебе ослом прикидываться – как хочешь. То, что я должен был сказать, я сказал. Дальше – по твоему усмотрению.
--Как ты меня обозвал? Ослом? Меня, принцева слугу? Да я сейчас протоколиста позову! Эй, сюда!
Из-за двери появился Мацца.
--Запиши немедленно! Я – осел!
Борахо, посмеиваясь, вышел вон. Мацца плюхнулся на освободившуюся скамью. Ясно было, что он слышал все от первого до последнего слова.
--Он слишком много знает, этот Борахо.
Я кивнул.
--Может, его того…
Яды – это для высшего сословия. У простых людей на Сицилии они не входу. Здесь сложности устраняют с помощью ножа. А Мацца, в отличие от меня, коренной сицилиец. По правде говоря, на моем месте должен был сидеть он. И может, еще будет.
--Не спеши. А вот проследить за ним надо. Узнать, от кого он выведал… пусть Франко и Уго этим займутся. А мне надо немедля ехать. Сам понимаешь, куда.
Он понимал.
Продолжение следует
Автор Наталья Резанова
Ирине Пигулевской
Увы, растаяла свеча
Молодчиков каленых,
Что хаживали вполплеча
В камзольчиках зеленых.
Что пересиливали срам
И чумную заразу
И всевозможным господам
Прислуживали сразу.
Осип Мандельштам, «Новеллино»
В моей должности нет ничего лучше, чем прослыть дураком. А еще лучше – дураком мирным и благодушным. Особенно в таком городе, как Мессина.
А что Мессина? – обидится, услышав это, кто-нибудь из моих сограждан. Хороший город, ничуть не хуже, чем, например, Генуя. Богатый и процветающий.
Вот именно. Мессина – прекрасный город. Я был на континенте, есть с чем сравнивать. Богатство, веселье, а главное – порядок. И никто не задается вопросом, как поддерживается порядок в торговом портовом городе. Особенно если начальник городской стражи – благодушный болван. Полицейский и обязан быть болваном, верно?
читать дальшеРазумеется, меньше всего этим вопросом задаются наши власти. То есть – самые главные. Сицилия давно уже под испанской короной, но губернаторы городов – из местных знатных семейств. И на службе генерал-губернатора – итальянские дворяне. Континентальные. Я это уточняю специально. Местные дворяне – больше в своих поместьях, а сицилийские чиновники и стражники, не говоря уж о тех, кто живет за городской чертой… что ж, я слышал, как один из приближенных принца ( я его помню по Падуе, где я пару лет проучился в университете, а он меня, конечно, нет) весьма красноречиво рассуждал, что сицилийцев никак нельзя назвать итальянцами. И другие приезжие с материка придерживаются того же мнения. И не из-за того, что островом долго владели мавры, и в жилах многих его жителей течет мавританская кровь. Дело в языке. Здесь совсем другой диалект, нежели на материке. И если кто привык к флорентийскому наречию, на котором , кстати, говорит и городская знать, речь сицилийцев покажется сущей белибердой, варварским бормотанием. Они покатываются со смеху, когда слышат нас. Им кажется, что мы коверкаем слова, несем бессмыслицу. Некоторые из нас обижаются, хватаются за оружие. Другие молчат, стесняясь собственной речи. Я – нет. Чем меньше чужие понимают, о чем мы говорим, тем лучше.
Особенно при моей должности. Хотя -- да, об этом я уже упоминал.
Вдобавок ко всему прочему я – не сицилиец.
То есть родился и вырос я здесь, и отец мой перебрался сюда совсем молодым. Но я не знаю, сколько должно пройти поколений, чтоб тебя здесь стали считать настоящим сицилийцем. Мне никогда не подняться выше начальника стражи. Те, у кого власть, позволили мне занять эту должность, но они помнят, что я чужак.
Разумеется, я говорю не о губернаторе, которому такие вещи безразличны, и не о принце, который вряд ли знает о моем существовании.
Мне оказали доверие, и я обязан его оправдать.
И вот еще что.
Если спросить любого книжного человека, читавшего Гомера или хотя бы слыхавшего о нем, кто такие Сцилла и Харибда, он без запинки ответит – это такие древние страшные чудовища. Оказаться между Сциллой и Харибдой – значит очутиться между двух опасностей, равных по степени угрозы. Но если спросить о том же у любого голодранца в здешнем порту, он также без запинки ответит: Сцилла и Харибда – два коварных водоворота . По обе стороны Мессинского пролива. Чтобы к нам попасть, нужно пройти между ними.
Оба ответа правильны.
------
Неприятности начались как раз тогда, когда здешние жители радовались. После маленькой победоносной войны в Мессину прибыл генерал-губернатор, принц Арагонский со свитой. То, что он заявился прямо к нам, а не в свою резиденцию в Палермо, объяснялось просто. Война имела место быть аккурат на том берегу пролива, и была в действительности отражением турецкого налета на калабрийские берега. После долгого перемирия турки вновь появились в наших водах – это обстоятельство многих заставило схватиться за сердца и за кошельки. Люди постарше помнили времена, когда турки нападали не только на города по ту сторону пролива, но и на наши берега. Я сам мальчишкой видел турецкие корабли на горизонте. Тогда, больше двадцати лет назад, в проливе , напротив Мессины схватились эскадры самых прославленных флотоводцев христианского и мусульманского мира – Андреа Дориа и Хайраддина Барбароссы. Дориа победил, и гроза над Мессиной миновала. Правда, через год тот же Дориа потерпел от того же Барбароссы сокрушительное поражение, но это было далеко, и нас не касалось.
Перед этим турецкий султан вошел в союз с королем Франции. А французы – известные мастера загребать жар чужими руками. В данном случае – турецкими. Они призвали на помощь все того же Хайраддина, а император Карл – своих дворян, в том числе и здешних. О, они сражались храбро. У брата здешнего губернатора постоянно голова трясется вовсе не потому что он так дряхл, как некоторые думают, а после тяжелой контузии, полученной в той кампании. Но храбрость не помогла. Император потерпел поражение и на суше, и на море. И заключил с турками перемирие, что дало нам несколько лет покоя.
Это не значит, будто война прекратилась. Нет, она продолжалась, но преимущественно на материке. И это мало кого здесь волновало.
А семь лет назад союзная турецко-французская эскадра захватила Корсику. И кое-кто начал задумываться о последствиях. Конечно, Корсика – совсем не то, что мы. Там нет больших городов и богатой торговли, и вообще владение этим островом любому государству принесет больше головной боли, чем пользы. Полагаю, главная причина захвата – близость Корсики к берегам Франции – грех не взять то, что под рукой. Но что, если это лишь начало в цепи завоеваний? Кто следующий – Сицилия? Сардиния? Кипр?
Оставалось уповать на то, что в последние годы отношения между Портой и Францией разладились. И действительно, турки напали одни и их быстро удалось изгнать. Вот почему люди радовались, а не потому, что визит дона Педро со свитой – такое уж великое счастье. Да и воинские потери были невелики. Как нам сообщили, из дворян погибло очень мало, из знатных вообще никого, а простых солдат и моряков – кто их когда считает?
Поэтому губернатор наш, синьор Леонато, решил устроить праздник в честь победы.
Вообще-то в последние три года император Карл имел все основания торжествовать. Победы испанцев были действительно славными, а потери – ничтожными, по крайней мере, при Сент-Кантене. И неважно, что командовал испанскими войсками голландец – граф Эгмонт. Барбаросса, в конце концов, тоже был не француз, и даже не турок, а вовсе греческий ренегат, к тому же происхождения самого низкого.
Дон Педро участвовал лишь в одном из этих великих сражений – при Гравелине, где он и его люди весьма отличились. После чего был подписан мир, и дон Педро мог оттачивать свое воинское искусство у берегов Сицилии. Что ж, он победил – все хорошо.
Но, как водится, одним веселье, другим хлопоты. Городской страже – больше, чем кому либо. Потому что, где веселятся – там пьют, а где пьют – там дерутся, а на шпагах ли, на ножах или на кулаках – все едино беспорядок. Нам, конечно, не привыкать. Мы – это в первую очередь мой помощник Мацца, а также Уго и Франко, стражники с опытом, люди честные и верные.
И вот пока я отдавал им распоряжения, заявился один из приближенных дона Хуана.
Тут надобно пояснить. Генерал-губернатор – принц дон Педро Арагонский. В какой степени родства он с прежней Арагонской династией, которая раньше правила Сицилией, я не знаю. Зато слышал кое-что об его отце – доне Франциско Арагонском. Слышал от своего отца, а тот – от своих торговых партнеров. Дон Франциско, будучи уже немолодым вдовцом, изрядно поиздержался при императорском дворе, и, хоть он и принц, решил поправить свои дела женитьбой на девице из богатой марранской семьи. А чтоб семейство никак отказать не смогло, пообещал императору и его сестре, королеве Венгерской, комиссионные с приданого. Королева изложила девицыной матери свои пожелания, а та, вместо того, чтоб от радости в обморок хлопаться, возьми и заяви ее величеству прямо в глаза, что, мол, скорее, убьет дочку своими руками, чем отдаст ее замуж за старого развратного урода. После таких заявлений тому семейству, конечно, в империи было не житье, да они оказались разворотливы – пока инквизиция раскачивалась, успели отплыть, а капиталы еще раньше за границу перевели. Так что не досталось дону Франциско ни денег, ни девицы – она вышла замуж за своего двоюродного брата, который нынче у турецкого султана в больших милостях. Было это лет семнадцать назад… Какое это имеет отношение к делу? Прямо – никакого. Но только не знаю, какой дон Франциско был урод, а вот развратником его обозвали не зря. Потому что кроме законного сына и наследника имелся у него и сын внебрачный, бастард, как говорится. Тот самый помянутый мною дон Хуан.
Испанцам полагается быть холодными, гордыми и надменными. По крайней мере, благородным донам. Но жизнь в сицилийских городах действует размягчающее. Это издавна так было. Вот, скажем, отбили у мавров остров норманны. Совершеннейшие дикари, с ног до головы в железе и вонючих шкурах. А потом поколение миновало – и глядишь, возлежит наследник такого варварского короля на коврах в мраморном дворце, среди фонтанов и гаремов, водит высокоученые беседы с философами, внимает поэтам, и разрешает каждому из подданных молиться тому богу, в какого он верит. Вот и император Фридрих любил на Сицилии жить, пусть и немец был – та же история: гаремы и философия. Сейчас, конечно, гаремов уж нет, да и со свободой веры сложности, но все жизнь в больших городах приятная и вольготная, дон Педро это в полной мере оценил. Не зря губернатор танцы и фейерверки затеял, любит это принц.
А вот брат его, дон Хуан, именно таков, какими принято испанских дворян представлять. Вид такой, будто уксуса напился и лимоном заел ( у нас тут превосходные лимоны, но это так, к слову). Вечно надутый, говорить с людьми считает ниже своего достоинства. Не с такими, как я – меня бы он и в упор не увидел, а и со знатью. Оттого и не любят его в здешнем светском обществе.
Что хуже, слыхал я, была между ним и братом вражда, вплоть до вооруженной. Потом они, правда, замирились. Не знаю, зачем дон Педро его с собой приволок. Может, опасался, будто тот в его отсутствие мятеж поднимет. А все ж, говорили люди, лучше бы принц женился и обзавелся наследником. А то неровен час съест чего-нибудь эдакое, и распростится и с титулом, и с жизнью. Но это, я полагаю, на дона Хуана наговаривали. Порошок или капли для таких случаев – это скорее в итальянских нравах, причем континентальных, а он был, как я сказал, самый что ни на есть разыспанистый испанец.
И, каким бы букою он не держался, свита у него была. И в обществе сопровождали его два приспешника. Один – телохранитель, немец, явно из ландскнехтов, по имени Конрад. А второй – не поймешь кто – то ли оруженосец, то ли секретарь, то ли подай-принеси. Одно понятно – пройдоха. Вот он как раз был испанец, по прозванию Борахо. Пьяница, значит. Хотя ни я, ни стражники мои так чтоб уж совсем пьяным его ни разу не видели. Но люди уж если налепят кличку, так налепят. По себе знаю.
Вот приходит он к нам в караульню и смотрит на меня.
--Ты, что ли, -- говорит, -- будешь синьор Комиоло?*
*Комиоло -- кизил (итал.)
И ухмыляется препакостно.
Ну, я щеки раздуваю, отвечаю важно:
--Не знаю, кем я буду, на то воля господина нашего принца, а я -- верный принцев слуга. А пока что я Комиоло и есть.
--Потолковать мне с тобой надобно. Только без твоих парней.
--А чем тебе мои парни не нравятся? Бог им послал добрую славу, они даже читать и писать умеют.
-- Не нравятся мне их рожи. А насчет читать- писать – то, что я тебе скажу, записывать нет никакой надобности.
--Что ж, красота – это дар судьбы, а грамотность, -- ну, это уж от природы. Пойдите, парни, погуляйте, смотрите только, чтоб у вас алебарды не украли. А ты, кум Мацца, будь поблизости.
--Да не собираюсь я на тебя нападать – успокоил меня Борахо. И то – у него была длинная шпага, а у меня только дубинка. На виду.
Но не для того я к Мацце обращался. У нас тут за стеной есть комнатенка, оттуда все хорошо слышно. Впрочем, если б я его не предупредил, он бы все равно подслушивал.
А что до прочего, то и с дубинкой при надлежащем умении много чего можно сделать.
--И что ж ты сказать собираешься? – спросил я Борахо, когда мы остались с глазу на глаз.
--А собираюсь я, добрейший Комиоло, сделать донос. – Он выдержал паузу. – На господина моего дона Хуана.
Если б я уже не сидел на скамье, то так бы и сел.
--Ты, малый, не перегрелся часом? Здесь часто бывает – голову напечет, люди чушь нести и начинают. Или и впрямь перепил? Это здесь тоже бывает, вина в Мессине отличные, марсала в особенности…
--Про марсалу мы с тобой в другой раз поговорим. А сейчас я не шутки шутить пришел.
Он уже не усмехался. И я видел – верно, не шутит.
--Ты не ошибся ли, малый? Не в тех я чинах и званиях, чтоб доносы на благородных господ принимать. Шел бы ты к губернатору, к синьору Леонато. Или боишься, что не поверит он тебе?
--Он-то мне как раз поверит. Только ежели я у губернатора побываю, об этом сразу узнают. И тогда мне не жить.
Черт бы меня побрал! Уж если такой человек, как Борахо, чего-то боится – дело и впрямь плохо.
--А вот ты, синьор Комиоло, -- продолжал он, -- человек простой, души добрейшей – так все говорят.
--Это верно. Я бы по своей воле и собаки не повесил, а тем более человека, в котором есть хоть капля честности.
--Ну вот, во мне эта капля и взыграла. И говорю я : мой господин дон Хуан – предатель. Он вступил в сговор с врагами, которые готовят здесь высадку.
--С турками?
--С какими турками? Проснись, полицейская твоя морда! С французами.
--Что ты несешь? Мир у нас. Или не заключил наш император с ихним королем мирный договор?
--«Мирный договор»! – передразнил он меня. – Совсем вы закисли в своей Мессине, не знаете, что на свете делается. Мирный договор, верно, подписан. В Като-Камбрези. Только это в прошлом году было. А Генрих Французский в том же году и помер. По-дурацки помер, по- рыцарски то бишь. На турнире ему копьем в глаз так саданули, что последние мозги выбили.
Про это я, разумеется, слышал. Но как-то не считал, что оно к нам имеет касательство.
--Ну и что? Один король преставился, другой корону надел, разве не так?
--Так, да нынешний король Франсуа – малолеток еще, мальчишка сопливый. Настоящей власти нету у него. А знаешь, у кого она там, настоящая власть?
И тут до меня дошло.
Гизы. Подлинная власть во Франции принадлежит сейчас Лотарингскому дому. А именно герцог Гиз был командующим в той кампании, где могущество Франции было сломлено испанскими силами.
А Борахо меня добил.
--И женат этот малолетний Франсуа на племяннице Гиза. Мальчишка он слабовольный, что супружница скажет, то и сделает. А скажет она то, что велит ей дядюшка.
С какой стороны не взгляни, Борахо получался прав. Настоящим правителем Франции был герцог Гиз. И он не тот человек, который склонен прощать обиды и поражения. А он потерпел поражение. Пусть не такое позорное, как Монморанси при Сент-Кантене, пусть при Гравелине он не попал в плен, как маршал де Терма, но именно это поражение привело к унизительному для Франции миру. А кавалерийской атакой в той битвой на стороне испанцев командовал кто? Правильно, наш дон Педро.
Все сходится. Гиз нашел нужного ему человека. Если дон Хуан откроет французам путь на Сицилию, его избавят от брата, стоящего между ним и титулом. Это вернее, чем aqua tofana в суп.
--Но как?.. – пробормотал я.
--Все подробности знает только дон Хуан. Переговоры велись непосредственно с ним. Знаю лишь, что он хочет, чтоб дон Педро задержался в Мессине как можно дольше.
Это скорее всего означало, что высадка произойдет в другом порту. И гарнизон в Палермо останется без командующего.
--Ты, может быть, еще спросишь, с чего вдруг я решил заложить своего господина? А вот не скажу. Понимай как хочешь. Может, у меня брат при Гравелине сражался, в пехотном полку, и геройски погиб. А может, никто у меня не погиб, а просто смекаю я, что тут начнется, если остров захватят французы. Ты лучше о другом меня спроси – зачем я к тебе пришел.
--И верно. Я человек маленький, простой…
--…добродушный, верный принцев слуга. Все так. Только говорят, власть принца и губернатора до определенных границ простирается. А за ней другая власть. Настоящая. От нее-то и зависит, кто на Сицилии будет править.
--Да что ты несешь, добрый человек? Я таких тонкостей не понимаю, пожалей ты меня, не по моему уму это! Какая-такая другая власть? Ежели и есть она, кто мне про нее скажет? Я, чтоб ты знал, вообще не сицилиец, мой отец из португальских купцов был…
--Португалец, говоришь? Знаем мы этих португальцев… -- Он поднялся. – Ну, охота тебе ослом прикидываться – как хочешь. То, что я должен был сказать, я сказал. Дальше – по твоему усмотрению.
--Как ты меня обозвал? Ослом? Меня, принцева слугу? Да я сейчас протоколиста позову! Эй, сюда!
Из-за двери появился Мацца.
--Запиши немедленно! Я – осел!
Борахо, посмеиваясь, вышел вон. Мацца плюхнулся на освободившуюся скамью. Ясно было, что он слышал все от первого до последнего слова.
--Он слишком много знает, этот Борахо.
Я кивнул.
--Может, его того…
Яды – это для высшего сословия. У простых людей на Сицилии они не входу. Здесь сложности устраняют с помощью ножа. А Мацца, в отличие от меня, коренной сицилиец. По правде говоря, на моем месте должен был сидеть он. И может, еще будет.
--Не спеши. А вот проследить за ним надо. Узнать, от кого он выведал… пусть Франко и Уго этим займутся. А мне надо немедля ехать. Сам понимаешь, куда.
Он понимал.
Продолжение следует
@темы: друзья
-
-
03.07.2014 в 18:32-
-
03.07.2014 в 19:25А Гиз там папа. А еще интересно, что я ж расказ читала, когда Наталья его написала, но не помню НИЧЕГО, прикинь? Вот сейчас читаю и даже не могу вспомнить, что там дальше-то.
-
-
03.07.2014 в 20:41-
-
03.07.2014 в 20:46Да не то слово! Я, главное, вообще понять не могу кто он - этот стражник.
-
-
03.07.2014 в 21:18-
-
04.07.2014 в 10:49Стражники - персонажи собственно из Шекспира и временами цитатами из пьесы изъясняются.
Сегодня выложу окончание рассказа.