[Нари]

life.ru/p/1531278 большая статья сколько получали солдаты в СССР во время Великой Отечественной.

Рядовой красноармеец получал от государства обмундирование, продовольствие — сухпаёк или горячую пищу, махорку или шоколад. На фронте были и "сто грамм наркомовских", но многие от них отказывались, обменивая водку на продукты или курево. Денежная выплата складывалась из должностного оклада, оклада по званию и дополнительных премий.

Только что прибывший на фронт рядовой красноармеец получал немного — 17 рублей, командир взвода — 625 рублей, ротный — 750, комбат — 850, комкор — 2000 рублей. Со временем выплаты росли, через три года службы рядовой получал уже 150 рублей, а командир корпуса — 2500 рублей. Командующему армией выплачивалось денежное довольствие в сумме 3200 рублей, а командующему фронтом выплачивали 4000 рублей.

Между прочим, у главнокомандующего Иосифа Сталина зарплата была гораздо скромнее — всего 1200 рубликов. А в тылу средние зарплаты в 1943 году составляли у рабочих 403 рубля, у медиков — 342, а крестьяне в совхозе в среднем получали 200 рублей.

Штрафники получали половину оклада красноармейца — 8 рублей 50 копеек, а гвардейцы, наоборот, получали повышенный оклад — 25 рублей 50 копеек. Радиотехники могли рассчитывать на выплату в 675 рублей, оружейные техники — на 700 рублей, фельдшеры и врачи получали по 650 и 800 рублей соответственно.

К окладам на фронте выплачивались еще и "боевые" премии. Они оставляли от 25% до 100%: чем меньше был оклад, тем выше премия. Самая большая премия начислялась тем, кто получал меньше 40 рублей. Дополнительные выплаты за риск получали снайперы, десантники, гвардейцы и лётчики-торпедоносцы.

Платили даже ополченцам. Уже к концу лета 1941 года таковых набралось 12 дивизий — им было решено выплачивать денежное довольствие в размере их средней заработной платы плюс "боевые", размер которых зависел от должности — от 20 до 75 рублей.

Партизаны тоже имели выплаты. Студент или вчерашний школьник получал 100 рублей в месяц, бывший рабочий или служащий — 300, командир группы — 500, командир отряда — 750, а его заместитель — на 150 рублей меньше.

Интересная деталь: партизанские отряды, действовавшие совместно с командованием Красной армии, получали оружие и боеприпасы, амуницию и рации, но не могли рассчитывать на продовольствие. Поговаривали, что это было сделано по прямому приказу Сталина. Который-де сказал, что партизан должен сам суметь добыть себе еду, иначе это не партизан. На самом деле партизан не снабжали продуктами по другой причине: чтобы не засиживались в лесах, а активно участвовали в боевых действиях и захватывали провизию у врага.

За уничтоженную технику нацистов военным платили премии: за подбитый вражеский танк командир танкового расчёта получал 500 рублей, а его подчинённые — по 200 рублей. Сбивший нацистский штурмовик лётчик получал 1000 рублей, а за бомбардировщик выплата удваивалась. Вообще лётчикам платили за вылеты: за пять боевых вылетов выплачивали 1500 рублей. Но были и вылеты особой трудности, за них вознаграждение было выше. Например, лётчики, которые уже в самом начале войны летали бомбить Берлин, получали по 2000 за вылет. Выплата за потопленный вражеский корабль зависела от класса корабля и составляла от 300 до 10 000 рублей.

С 1942 года стали выплачивать премии ремонтникам. За качественный ремонт танка КВ-1 выплачивали 800 рублей, за Т-34 — 500, за ремонт пушки — от 200 рублей, зенитка, введённая в строй, могла дать премию в 150 рублей, пулемёт — 200, а винтовка — до 10 рубликов.

Дополнительные выплаты получали военные за награды. Так единовременная премия за звезду Героя Советского Союза составляла 2000 рублей, а позже награждённый получал каждый месяц по 50 рублей за каждую "Золотую Звезду". За орден Ленина выплата составляла 25 рублей; за орден Отечественной войны I степени — 20; за орден Красного Знамени — 15 рублей, за другие награды военные каждый месяц получали от десяти до 15 рублей.

В окопах деньги тратить было не на что. Иногда военные затаривались в лавках военторга, покупали конверты, ручки, расчёски и зеркала, кисеты, нитки, петлицы и пуговицы, погоны и эмблемы, шоколадные конфеты, папиросы и спиртное. Получали мелкие услуги, например, стриглись, брились, покупали домашнюю еду у местных крестьянок. Но большая часть денег хранилась на вкладах Государственного банка. Военные оформляли "аттестаты" и отсылали их жёнам, матерям и родным, чтобы те могли снимать деньги.

Точно так же складывались на счета и выплаты партизанам. Их деньги по договорённости могли получать родственники, находящиеся в тылу Красной армии. Если таковых не было, партизан мог получить их сам после освобождения занятых врагом территорий.

Если в 1942 году у Госбанка СССР было только 98 тысяч вкладчиков, которые держали на счетах 68 миллионов рублей, то к 1945 году их количество достигло 3769 тысяч человек, которые хранили на счетах уже 3,961 миллиарда.

Что можно было купить на выплаты? Основное снабжение населения происходило по карточкам, но в городах и сёлах процветали рынки, где можно было купить всё что угодно, но цены при этом были заоблачные. В магазинах были открыты особые коммерческие отделы, где цены были свободными. Коммерческий отдел был открыт и в магазине "Елисеевский" в Москве, и там даже в самые трудные годы можно было купить деликатесы. К его витринам оголодавшие граждане ходили как на экскурсию.

На рынках булка хорошего хлеба стоила до 200 рублей, одна сигарета — 5 рублей, пачка папирос "Казбек" обходилась в 80 рублей, кило картофеля — в 100, кило сала — в 1500, цена бутылки водки доходила до 800 рублей. Часто на месячную зарплату можно было купить хлеба, махорки и банку тушёнки.

Часто все премиальные воины перечисляли в "Фонд обороны", который направлял средства на строительство военных кораблей, танков и самолётов, а также охотно покупали государственные облигации, то есть давали деньги государству взаймы. Деньги по этим облигациям выплачивались вплоть до 1960 года. Разумеется, наши деды и прадеды воевали не за деньги и не за награды. Но, согласитесь, приятно, когда государство ценит твой труд и у тебя есть возможность помочь родным или товарищам.

***

Но это ещё не всё. "Кровавый сталинский режим" был настолько "жесток", что оплачивал даже труд пленных нацистов! Всего в советский плен попало порядка 3 400 000 гитлеровцев. Среди них было 2 300 000 немцев, 500 000 венгров, 150 000 австрийцев, 187 000 румын, представители других народов Европы, в том числе финны, поляки, словаки, французы, итальянцы. От болезней и холода из них умерло примерно 14%, остальные были возвращены на родину в течение десяти лет после Победы.

В 1942 году пленный фашист получал в сутки 400 граммов хлеба, 500 — овощей, 100 — крупы, 100 — рыбы, чай, соль и сахар. В 1943 году норма хлеба была увеличена до 700 граммов. Сравните с пайкой, которую получали люди в блокадном Ленинграде, где рабочие получали по 300 граммов хлеба, а иждивенцы — по 125! Это когда дети в детских домах Забайкалья не могли выйти на прогулку — не было ни белья, ни одежды, когда в магазинах было шаром покати.

Кроме продуктового довольствия пленные получали медицинское обслуживание, имели право писать домой, а после войны получали посылки из дома. Более того, их труд оплачивался. Уже в 1942 году солдат вермахта получал семь рублей в месяц за хорошо выполненную работу. Офицер получал десять рублей. Ударники труда, перевыполнившие план в два раза, могли рассчитывать на выплату в 50 рублей. А после 1945 года бригадир из числа пленных получал зарплату до 100 рублей.

Сравните: за годы войны в плен к нацистам попало до 4 559 000 советских солдат и офицеров. Домой вернулись только 1 836 562 человека.

@темы: любопытно

Comments

[Fotheringhay]

Нари, а потом случился декабрь 1947 года... Денежная реформа... Массу наличных денежных средств в стране уменьшили в три с половиной раза. Наличку обменивали по курсу 10 старых рублей на 1 новый. Вклады в сберкассах меньше 3000 рублей обменивали один к одному, вклады размером от 3000 до 10000 рублей уменьшали на треть, а свыше 10000 рублей - вполовину. Облигации массового займа тоже переоценивали: какие-то - 3:1, какие-то - 5:1, а облигации выпуска 1947 года не переоценивались вообще.
Но после войны подобную конфискационную денежную "реформу" проводили многие страны в Европе. Мы в этом были не одиноки.
Кстати, я читала, что многие немецкие военнопленные результатами денежной реформы были очень шумно недовольны.
Я тут недавно читала мемуары актёра Льва Дурова "Грешные записки". Он в войну был подростком: тушил зажигательные бомбы на крышах, видел проход немецких военнопленных в Москве. Я как-то раньше не задумывалась о том, что люди тогда испытывали страшнейшие посттравматические синдромы - всегда казалось, что они тогда все стальные были. А у Дурова это очень красочно описано в главе "Мой немец". Началось это у него, когда он увидел подмигивание немецкого лётчика пикировшего бомбардировщика с зажигательными бомбами, потом увидел его в колонне военнопленных, шедших по Москве, а потом... у себя дома за столом... когда мама кормила пленных немцев. Меня потрясло, что работающих пленных практически не конвоировали, они спокойно ходили по квартирам и "попрошайничали" практически по классике: дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде. Но на этом история с «моим немцем» вовсе не закончилась.

После войны наш Лефортовский дворец реставрировали пленные. Их привозили в крытой грузовой машине, выстраивали, а потом распределяли на работу. Они чистили белокаменные пилястры, белили стены, что-то подштукатуривали. Конвоировали их чисто условно, для вида. Они разговаривали с нами, заходили в квартиры.

Вот в прихожей раздается звонок. Мама открывает дверь. На пороге двое или трое.

– Вассер…

Просят пить. Но мы-то все понимаем: они всегда голодные, хотя их кормили так же, как наших заводских рабочих по карточкам. Видно, в отличие от русского их немецкий желудок не привык к пайковой системе, к периодическим голодным годам и постоянному недоеданию. И к чему бы это им хотелось все время пить, на голодный-то желудок?

– Садитесь, – говорит мама.

Они садятся к столу, и мама наливает им суп и режет хлеб, который мы получаем по карточкам. А они, сняв пилотки (такие знакомые эти пилотки), молча едят. А мы смотрим на них.

Я уже знаю, что этот молодой, с надоевшим до тошноты именем Фриц, – из Дрездена. Учился в «шуле». А тут тотальная мобилизация, и попал он в зенитную батарею. Мешая русские слова с немецкими, рассказывал он, как американская воздушная армада за какой-нибудь час оставила от города один щебень.

– Ад! Ад! – повторял он и хватался руками за голову.

А этот угрюмый – крестьянин, «бауэр».

Они ужинают, а мы смотрим на них.

А потом их не было целую неделю. И мы решили, что их перевели в другое место. И вдруг звонок. На пороге Фриц, «бауэр» и сзади маячит какой-то новенький.

– Вассер…

– Входите, садитесь.

Третий шагнул в кухню из темноты… В виске моем опять сильно стукнуло, но сразу стихло. Это был «мой немец».

Они сели к столу, и я стал наливать в стаканы молоко. Рука не дрожала. Нарезал хлеб. Спокойно! «Мой немец», глядя в пол, машинально взял кусок хлеба, подержал в руке и положил на стол. «Бауэр» о чем-то спросил его. «Мой» тихо и коротко ответил. «Бауэр» взял его стакан и выпил, а хлеб положил в карман.

– Данке зер.

И двинулись к двери. Последним встал «мой». Дошел до порога и резко обернулся. Впился в меня взглядом. Я спокойно выдержал этот взгляд. Совсем спокойно. Он повернулся и шагами слепца вышел из кухни.

Больше я его не видел. И стал засыпать спокойно, не боясь, что вновь закрутится пропеллер и длинное красивое лицо улыбнется и подмигнет мне левым глазом.

litresp.ru/chitat/ru/%D0%94/durov-lev-konstanti...

[Нари]

Ну не знаю, нахрен их кормили. Это за гранью моего понимания. У меня семья в оккупации была, у нас воспоминания совсем другие.

[lizzzzzik]

Нари, у меня бабушка всю войну на санитарном поезде проездила, до Польши, остальные тут в блокаду работали (и  практически все наши мужики из рядового и сержантского состава в семье погибли), а военнопленных после войны они тоже подкармливали

[Нари]

lizzzzzik,

никогда не пойму. Эти военнопленные на оккупированных территриях совсем другие были.

[lizzzzzik]

Нари, ну да, везде по-разному наверно было, у нас в городе и публичные казни нацистких преступников как-то не прижились, а где-то наоборот зашли, опыт разный.

[Fotheringhay]

Моя бабушка со стороны отца тоже подкармливал пленных немцев, а у самой дома были голодные дети и лежал тяжело раненый на войне муж - мой дед. Про деда - я его не застала - мне все рассказывали, что он был ну о-о-очень жадным и жалел еду для своих детей. Бабушка его побаивалась, но когда собирала продукты для немцев и он это увидел, она ему категорически заявила, чтобы даже и не думал ей это запрещать - всё равно понесёт. К её потрясению, он не только согласился, но и потом, зная, что она пойдет мимо лагеря (у них в Подмосковье немцев держали за колючкой), он ей сам всякий раз говорил, чтобы взяла что-нибудь съестное для пленных. На вопросы шокированный семьи отвечал, что дети носятся везде и где-нибудь как-нибудь чего-нибудь пожрать себе отыщут, а немцам взять негде. Если бы он был от рождения щедрой души человеком - это ещё можно понять. Но такой поступок от мужика, который бил своих детей ложкой по лбу, чтоб не лезли в миску до тех пор, пока он себе оттуда лучшие куски не выберет, я объяснить не могу. А дедушка со стороны мамы, добрейший человек, готовый
ради своих детей и жены на всё, умер от голода в немецком концлагере...

В прошлом году вышла книга-исследование про нашу военную администрацию в послевоенной Германии «"Маленький СССР" и его обитатели». Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии. 1945–1949». Саму книгу не читала, только рассказ про неё... У меня иногда возникал вопрос, видели ли тогда немцы наш Парад Победы и особенно те шедевральные кадры с бросанием нацистских знамён к мавзолею... Видели... Больно им было... Орали: "Сволочи, что вы делаете?!"
Но самое главное, что они искренне возмущались плохим продовольственным снабжением - "культурным" людям нужно обеспечивать полноценный рацион с научно подсчитанным количеством белков и углеводов.
"Проблема приобретала неприятный политический привкус. Слабым утешением для советских оккупационных властей были немногочисленные голоса здравомыслящих. В личной беседе с представителями СВАГ директор кинотеатра, некто Цивике, немецкий гражданин польского происхождения, поделился своими впечатлениями: «Население недовольно существующими нормами и особенно тем, что выдаются они несвоевременно, говорят, что у англичан лучше… Я им говорил: неужели вы думаете, что русским стоит только потрясти руками, чтобы посыпалось все? Ведь вы же сами аплодировали в кино, когда видели, как сжигаются русские деревни. Неужели вы думаете, что русские должны урвать у себя последнее, чтобы дать вам? Англичане ежедневно говорят о том, что во всем мире недостает продуктов питания». <…>

В феврале 1946 года, когда сваговцы разбирались с немецким продовольственным недовольством, искали способы исправить положение, обеспечить полноценную выдачу положенного по нормам, дисциплинировать немецкое самоуправление и преодолеть коррупцию пришедших к власти коммунистов, а заодно и заглушить сердитые немецкие голоса советскими репрессивными методами, в Галле прибыл корреспондент английского журнала The Economist. Он увидел проблему под довольно неожиданным углом зрения — не только с точки зрения немецких обид, но и с позиции советских недоумений.

Несмотря на то что Галле, по словам корреспондента, представлял собой «редкое зрелище неразрушенного немецкого города», первое, с чем пришлось столкнуться, были жалобы: «Не хватает продуктов питания… В магазинах можно купить очень мало». Но в то же время англичанин не увидел и явных признаков голода. Он даже отметил, что «немцы хорошо питались во время войны, и сейчас состояние их здоровья хорошее. Их жалобы очень часто вызывают раздражение, так как обнаруживают со стороны большинства немцев полное нежелание понять, что существует мировая нехватка продовольствия, что никакое военное правительство не может сделать чудес и что участие немцев в деле облегчения трудностей данного периода является совершенно незначительным».

За этими общими наблюдениями последовало описание любопытной жанровой сценки. Болезненная и худенькая русская девушка — сотрудница Советской военной администрации — спокойно отвечала на жалобы пухлой розовощекой немки: «Два-три года тому назад я жила в Уфе, в Сибири; я эвакуировалась туда со своими родителями из Москвы. Тогда я считала бы себя очень счастливой, если бы у меня было то, что вы получаете теперь».

В ответ немка повернулась к стоящему рядом англичанину и многозначительно произнесла: «Но культурный человек имеет более высокие требования». Эту невинную, на первый взгляд, фразу корреспондент назвал «ключом к разгадке существующего положения». Он обнаружил у немцев в советской зоне оккупации плохо скрываемое высокомерие, «некоторое чувство того, что они подчинились низшей культуре. В этом можно уловить отзвук нацистской пропаганды или волнение уязвленного и болезненного немецкого самолюбия. Но в этом есть и нечто большее. Есть несомненное различие в уровне жизни в Германии и в России».

А наши сотрудники военной администрации в это время получали письма из дома с сообщениями о жестоком голоде в стране...

m.lenta.ru/articles/2021/11/17/svag/

[Нари]

В общем, надо было обращаться с ними, как американцы и англичане. Чтоб сапоги лизали за каждую мелочь. Тогда бы уважали.

[Нари]

lizzzzzik,

Потому что в Ленинграде при всех ужасах не видели немцев-господ и как они с жителями обращались.

[lizzzzzik]

Нари, да, наверно, все-аки больше именно как военных их воспринимали. А казни нацистких преступников у нас более чем поддерживали, но вот смотреть на это сами - не захотели.